Закон - тайга
Шрифт:
Уснуть бы… Но сон не шел.
Старая няня, поправив одеяло, рассказала фартовому о сельских новостях. Тимка слушал и не слышал. Понемногу задремал. И вдруг знакомое имя донеслось:
— Дарья о тебе надысь справлялась. Обещала навестить. Все спрашивала про тебя.
Тимоха улыбался: значит, помнила его баба!
Он ждал утра. Вечером Дарья вряд ли навестит. Устанет после работы. Одной в бане легко ли управляться? После суматошного дня дотащить бы ноги до дома. А утром, перед работой, может заглянуть на пяток минут.
Почему раньше не пришла? Ведь были выходные. Но кто ей Тимка?
«Вот и прихиляет позже всех. Не поспешит. Чтобы чего не подумал, не возомнил. А может, и вовсе не нарисуется. Пообещала… Ну и что с того? Кто я ей? Кочегар бывший. Таких в Трудовом полно. На всякого не наберешься тепла. Верно, забыла, как звать. Да и что я оставил на память в ее сердце? Ничего. Значит, ждать некого. И не только она сплюнет, услышав обо мне. Тот же Притыкин, — ёрзнул Тимка на койке. — Дед от зверя спас, от смерти. Дышать оставил. Ведь промажь он или рань медведя, тот на старика попер бы. А кто деда выручил бы? Не успел бы карабин перезарядить, как в жмура медведь обратил бы. О том старик знал. И все ж решился. На это фартовые не рискнули б. Никто. А дядя Коля о себе забыл. О нем, Тимохе, думал. Не зря следом пошел! Испугался за напарника. Не доверился тайге. Тимка дороже оказался. Эх-х, дядя Коля! А я тебе лишь горя добавил. Про мех выговорил. Обозвал всяко. Из звериных лап вырвал ты меня. А я вместо спасибо облажал грязно. Да сдохни я там на заимке, ни мех, ни деньги не понадобились бы. Каково было тебе вместо благодарности услышать злое? Теперь уж не простишь, не придешь ко мне никогда. И зря фартовые на тебя надеются. Не все забывается, не все простить можно».
Закрыл Тимофей глаза. И в памяти, как наяву, встало зимовье.
Занесенное снегом до трубы, оно походило на пузатьш сугроб с маленьким желтым глазом-оконцем, с охрипшей дверью, залепленной снегом. Словно дом лешего в тайге! Одинокий, забытый всеми…
И все ж нашел его фартовый. Поздней ночью отыскал заимку. Не будь он человеком тертым, не сыскал бы охотничьего зимовья, замерз бы в тайге.
Да и так поблудил по сугробам и завалам до ночи. Мороз уже всю фартовую душу сковал. И тряслась она, будто на разборке в чужой «малине» оказался. Под пером. И ни вступиться, ни защититься невозможно. Вымотала тайга.
А потому, завидев светящееся оконце, кинулся со всех ног, будто не человечье жилье, а навар без охраны надыбал.
Заколотился в дверь руками и ногами, всей замерзшей душой. И заблажил просяще:
— Дед, впусти!
— Чего надрываешься? Дверь не заперта, входи, — пропустил гостя в зимовье Притыкин.
Тот к печке сел. Зубы стучали от стужи дробно. Лицо посинело. Руки разогнуть не может.
— Прости, отец, отойду малость, — переводил дух фартовый.
Дед Притыкин налил ему горячего чаю. Позвал к столу. Ждал. С чем пришел человек в такую ночь?
«Конечно, не с радостью. Лишь беда выгоняет в эдакую стужу из дому», — подумал Николай Федорович.
— Костя я, Котом зовут. Из Трудового. Из условников я, дед. — Фартовый прихлебывал горячий чай из кружки и вздрагивал.
Притыкин молча слушал.
— От Тимофея я, отец. Мы с ним в ходке вместе. Он меня прислал сюда. Прийти просит. К нему, в больницу.
— На что? —
— О том он сам трехнет. Но уж очень просил. Видать, лажанулся перед тобой. Дышать, говорит, не смогу, коли деда не увижу!
— Не Тимкино это. Он без мозгов. Таких слов в его башке отродясь не водилось. Чтоб такое сказать, сердце внутрях быть должно. У Тимки там кошелек пустой. А в башке пурга злая. Не верю. Не его это сказ, — прищурился Притыкин и с подозрением посматривал на гостя.
— Может, слова не те, но мысль — эта. Просит прийти. Трудно ему теперь, плохо. Один лежит. Больной. Может, в калгане что-то завелось. Все про тайгу да про тебя ботает. Скучает.
— Свидеться захотел? Со скуки сердешной? Иль запамятовал, дубина стоеросовая, что у меня тут всякая минута дорогая? Опомнился! А мне от того не теплей! Сызначала всю душу мне испакостил, злыдень, теперь кличет! Коль нужон я ему — дорогу знает! Сам доплетется! — рассмеялся Притыкин.
— Оно и правда, отец. Виноват Тимка. Того не скрыл. Но кто теперь в жизни перед другими чистый? Нет таких в свете. Но если злыми будем да прощать разучимся, чем село от тайги отличаться будет? Всюду — звери…
— Ты тайгу не паскудь! На что чистое мараешь? Чего худого утворила тебе тайга? Поморозила малость? Что с того? Тут всякая зверюга разум и сердце имеет. Такое не каждому мужику дадено! — осерчал дед.
— Не лесовик я, тайги не знаю. Прости, если обидел.
— Забидеть меня тебе не дадено. Не я у тебя в гостях! А коль в тайге сидишь, не гадь в нее! — цыкнул дед.
— Я не за тем пришел. Просьбу Тимкину передать.
— И не бреши, человече. Костей, говоришь, тебя кличут? Знаешь ты, на что Тимка меня просит. Есть в том твой интерес. Иначе не поплелся б из села в такую стужу, — догадливо усмехался старик.
Фартовый словами подавился. Смотрел на деда удивленно.
— Чего вылупился? Иль сбрехал я? У Тимохи нет и не было дружков, какие его лихо пополам с ним делили. Я-то знаю. И ты не таков. Не за тем ты сюда пришел. Это враз ведомо мне стало. Не то тебя щекочет, — отвернулся Николай Федорович к печке, словно потерял всякий интерес к гостю. И тому неловко стало.
Знал фартовый: так иль иначе узнает дед, зачем он приходил к нему в тайгу. Но как отнесется к этому, как воспримет?
Рассказать правду самому? Но язык не поворачивается. Молчать? И вовсе плохое заподозрит. Стемнить? Но старик, из ссыльных. Его не проведешь…
— А тебе я на что понадобился? — внезапно спросил Притыкин.
— Хочу попроситься в помощники. Вместо Тимки. И не только я. Другие тоже. О тебе, отец, в селе говорят, что ты — один в мужиках. Другие того званья не стоят.
— Леща подпускаешь, — рассмеялся охотник и сказал резко: — Окромя меня, на этой заимке никого не стерплю. Тимкой сыт! По горло! Никому боле не доверюсь.
— Мы ненадолго, отец! До следующей весны. Возьми нас. Иначе пропадем, — попросил законник.
Охотник достал из угла жировик. Зажег его. Поставил на стол. Запах горящего медвежьего жира пополз по зимовью.
Старик подкинул в топку побольше дров и предложил:
— Валяй начистоту. Все сказывай. Что приключилось? Станешь ловчить, сбрешешь ненароком, почитай, зазря сюда приволокся.