Закон вне закона
Шрифт:
– Зеленый бредит, - слабо отозвалось ему.
– Нет, - поправил я.
– Серый! В здравом уме и твердой памяти. Помолчал.
– Стрелять не советую, оглохнете. Да и не попадете все равно. И рикошет вас не порадует.
Стало слышно, как зачиркали пустые зажигалки, высекая во тьме крохотные искры.
Мне бы ваши заботки - я из последних сил держал свои зубы в повиновении, старался, чтобы они не снизили эффект моих мистических речей заурядным лязганьем.
– Что надо?
– Гоша наверняка.
– Я за вами пришел.
– Фраза непроизвольно завершилась мощным лязгом моих челюстей. Но получилось здорово - этот звук, усиленный куполом, исключал дальнейшие пояснения.
– На каких условиях?
– опять Гоша. Теперь он торговаться решил.
– Не скрою: там вас ждет суд моего образца. Правда, чистосердечного раскаяния, подкрепленного искренней помощью в борьбе с бандитами, я еще не отменил.
– Значит, там - расстрел, - подытожил кто-то, тоже невидимый, - а здесь...
– Я там выбираю, - сказал кто-то другой слабым, но решительным голосом. Наверное, тот самый Зеленый. С которым меня чуть не спутали.
Вообще сцена была дикой. Потусторонней. Представляю, какое впечатление производило мое чревовещание на отчаявшихся людей. Ну-ну, не увлекайся, Серый, при чем здесь - людей?
– Сдаемся, - сказал Гоша.
– Без боя.
– Сколько вас здесь?
– проверил я.
– Сорок без малого.
– А Малого уже съели, что ли?
– Тридцать восемь.
– Все тридцать восемь автоматов и один пистолет кидаем по очереди в воду. Я считаю. Не торопитесь, быстро считать не умею, сбиваюсь. Начали!
Один, два... тридцать восемь, тридцать девять, сорок! Перестарались. А хрен их знает, может, они камни в воду бросали.
Но с другой стороны - что они выиграют, если меня застрелят?
– Сейчас я на секунду включу фонарик, засекайте свет и идите в этом направлении. Упретесь в стену. Окунайтесь с головой, как в бывшем бассейне "Москва" (кто знает), и пролезайте в дыру. Идите гуськом по коридору. Через пятьдесят шагов - осторожно, крутой спуск, а там уже свет. Идите, вас ждут.
– И добавил предусмотрительно: - Кто подберет в воде оружие, сразу получит в лоб.
Захлюпала вода, послышалось рядом дыхание. Я наудачу выхватил из темноты Гошину руку, туго завернул, даже немного хрустнуло.
– А ты куда?
– На волю, командир, - объяснил прерывисто дыша.
– Сам ведь сказал.
– Ты здесь останешься. Тебе, Гоша, век воли не видать.
Мимо шли в темноте, торопясь к свету, его бойцы, не обращая внимания на нашу свару. Равнодушные к судьбе командира.
– За что?
– За "козла", помнишь? Я тебе обещал: ответишь. Ты меня, борца за справедливость, посмел обозвать мерзкой блатной кликухой! Оставайся здесь, не прощу.
"Козла" бы я пережил. Я ему девочку в лапах Махмуда не прощу.
– Подними ножку, - скомандовал я, ткнув ствол в его лоб, попал даже в темноте, - опусти ручку.
– Нет, командир!
–
– Ты ж сам говоришь - за справедливость. Все так говорят.
– Преувеличивают, - сказал я и скрылся под водой.
Нет, конечно, не в "козле" дело. И не только в девочке. Просто - место его здесь.
Я вынырнул, растерся майкой, оделся.
Вдали еще слышались дробные, сбивающиеся шаги и радостные восклицания, постепенно затихающие.
Теперь главное дело - деньги. Когда-то в этих Пещерах обосновалась банда некоего Сабира, устроила здесь склад оружия и склад денег. Банду я развалил, оружие забрал, а деньги взял не все, только на текущие расходы...
Я освободил фонарик от изделия № 2, перекурил и отправился за добычей.
Через сколько-то шагов свернул в боковой проход и - долго ли, коротко ли, то вверх, то вниз, то ползком, то на четвереньках, то ругаясь, то пугаясь - добрался до дубовых дверей, посеченных осколками гранаты моих прежних боев.
За дверьми осмотрелся: все, как с год назад. Та же мебель, те же паласы на полу. Те же зеленые армейские ящики с натяжными замками, с деньгами внутри.
Я снял скатерть со стола, сложил на нее много-много пачек всякой-разной валюты, завязал узлом и забросил за спину.
Тяжело. Но приятно. Особенно приятно, что бандитские деньги, отобранные у людей, вернутся людям. И в конечном итоге, отчасти, пойдут на борьбу с теми же бандитами. Это даже как-то грело спину - не только гнуло.
И, наверное, потому обратный путь - с деньгами, с целым мешком - я проделал довольно легко, хотя приходилось их порой и волочить за собой, и пропихивать в дыры, и перебрасывать через провалы.
У выхода из горы меня ждал Пилипюк, забрал узел, взвалил на плечо.
– О, то ж гарно! Мабуть, миллион.
– Мабуть, поболе, - обиделся я.
Мы вышли на шоссе. Рядом с моей машиной стоял автобус.
– Все там?
– спросил я Пилипюка.
– Уси.
– Все нормально прошло?
– Воны теперь як котята ласковы. Сейчас кушают.
– Он усмехнулся и забросил мешок с деньгами в машину.
– Товарищ полковник, "Беспощадный" на связи.
– Слушаю.
– Вертолет идет на город. Сбивать? Стоп! Белый флаг выкинули. Парламентеры.
– Ну пусть садятся. Им же хуже.
Вертолет сделал круг, завис над площадью, заполняя ее гулом и вихрем, от которых шарахнулись в стороны кроны старых лип, затрепетав листвой. Закипела в фонтане вода, побежала по ней бурная рябь. Молодые мамаши и старые бабушки подхватили своих чад и вместе с ними рассыпались по дворам, как спугнутые ястребом квочки.
Вертолет осторожно, недоверчиво присел на три точки. Пилот сбавил обороты, но двигатель не гасил. Лопасти винта перепахивали горячий воздух, напористо вращались, готовые в любую секунду вздернуть машину в воздух.