Заледенел дом
Шрифт:
– Я никто, - прошелестела Иефа.
– Но у тебя ничего не получится.
– Должно быть что-то, что сможет стать для нее якорем, что сможет придать ей сил противостоять этой напасти, что-то важное, что-то нужное, без чего она мечется и мается, но разве вы знаете?! Она борется, изо всех сил борется, она начала говорить с Эленой - а это уже хороший знак - вернее, это было бы хорошим знаком, если бы единственными словами, которые она повторяет раз за разом, не были слова "я никто"! А теперь скажите мне, уважаемые, замечательные, чуткие друг к другу товарищи - мы можем ей помочь?!
–
– Хренушки, - упрямо выдохнул орк, опустился на колени, сжал узкую ладошку.
– Ты - Иефа, бард. Ты - заноза в заднице. Ты - обормотка и нытик. Ты упрямая, как самый тупой в мире тролль. Ты вредная, как моя бабушка. Ты злюка, у тебя вечные заросли чертополоха под языком. Ты сначала делаешь, а потом думаешь. Ты всегда сомневаешься. Ты наглая, ты напористая, ты капризная, ты наивна до глупости. Ты смешная, ты непредсказуемая. Ты маленькая дурочка, бродящая по лесу и спасающая орков и совомедведей. Ты сильная. Ты сильнее ее! Ты - Иефа, бард. Слышишь? Ты - Иефа...
***
...рыбак закидывал крючья, и они с лязгом врезались в каменную кладку стены, высекали искры из серого камня, падали на пол и уползали в темноту, как сердитые дряхлые змеи. Рыбак промахивался. Иефа медленно отняла руки от головы и посмотрела в синие глаза пустоты.
– Ты никто, - всхлипнула пустота.
– Никто...
– Я...
– Иефа прислушалась к противному нытью под ложечкой, глянула на свои изуродованные пальцы.
– Я...
Мыслей не было. Когда-то давно, тысячи и тысячи веков назад, были пышные перины, и розовые цветы в хрустальной вазе, и пони, и вредная нянька... Хотя, нет. Нет, нет, нет, это другое, чужое. Была коморка в мастерской, огарок свечи на шатком столике и мертвец под кроватью.
– Тебя тоже не любил отец, - удивленно сказала Иефа.
– Ты тоже никогда и никому не была нужна.
– Я была нужна Себу, - Элена прислонилось спиной к сырому камню и с тяжелым вздохом съехала вниз, опустилась на пол, обняла колени.
– Я была нужна ему, понимаешь?
– Ты придумала его себе, сестренка, - Иефа сочувствующе положила руку ведьме на плечо и опустилась рядом.
– Ты все себе придумала. Большую любовь, неземную страсть, и вашу непохожесть на всех остальных, и вашу непреодолимую прочную связь... Ты все придумала. Это как моя любимая сказка про рыцаря с ореховыми глазами, который придет, который спасет, который подхватит на руки и заслонит от всех бед и напастей. Никто не придет и не спасет, Элена. Его нет. Его не было никогда.
– Почему он ушел?
– спросила ведьма и у нее жалко задрожал подбородок.
– Почему он послушался тебя? Кто ты такая? Ты же песчинка, ничтожество, пыль под ногами. Разве твоя никчемная жизнь стоит того, чтобы бросить меня? Ты же никто!
– Я Иефа, бард.
– Зачем ты?!
– А ты?
– Иефа вытянула ноги, закрыла глаза.
– Чего ты ждешь? Даже если ты получишь меня, получишь мое тело, получишь его - что ты будешь делать потом? Все, кого ты знала, та жизнь, которую ты жила, тот мир, в котором тебе было уютно - всего этого нет. Тебе некому мстить, тебе некого наказывать. Любовь... Не обманывай сама себя - ты уже давно разучилась любить, а может и не умела никогда. Ты окажешься в мире, в котором нечего уничтожать со значением. Что ты будешь делать, Элена?
– А ты?
– Я буду писать. Потому что я Иефа, бард. Я буду писать песни и холить своего совомедведя.
– Ты всегда будешь одна, тебя никто никогда не полюбит, слышишь, пичуга? Таких, как ты, не любят, такими, как ты, только пользуются.
– Можно прожить и без любви, - пожала плечами Иефа и поднялась на ноги.
– Я попробую.
– Не уходи, - попросила ведьма.
– Не оставляй меня здесь одну.
– Не лукавь, - улыбнулась полуэльфка и взялась за проржавевший засов.
– Ты еще наберешься сил, и тогда я снова пожалею, что родилась на свет. Ты упрямая, почти как я. Но только знаешь... в следующий раз, когда ты будешь наказывать меня за то, что он тебя не любит, не говори мне, что я никто. Вспомни, что я уговорила его отступить. Я, Иефа, бард.
– Я Иефа, бард. Это так просто, - Иефа открыла глаза, бездумно посмотрела в черное ночное небо.
– Так просто...
– Иефочка, ты в себе?
– раздался откуда-то сбоку несмелый голос Зулина.
– Я в себе, - кивнула полуэльфка, - вот только больно...
– она перевела взгляд на свою ладонь, намертво сжатую в тисках орочьего кулака.
– Норах, ты мне, кажется, руку сломал.
– Ничего, новая отрастет, - радостно гыгыкнул орк, но кулак все-таки разжал, внимательно осмотрел бардовскую ладошку и беспечно махнул рукой: - Да и не сломал вовсе, так - помял немного.
– Как ты себя чувствуешь?
– заботливо спросила Этна.
– Нормально, - честно ответила Иефа, огляделась и спросила удивленно: - А вы чего тут все... сгрудились? Я что-то не то сделала?
– Она еще спрашивает!
– гаркнул Стив, вовремя вспомнивший, что уже наконец можно дышать, набрал полные легкие воздуху и выдал такую мощную матерную тираду, что даже Ааронн, обычно невозмутимый, зарделся.
– Фу, Стив, - сморщила нос Иефа.
– Это как-то слишком...
– Обожаю!
– патетически воскликнул Зулин, воздел очи горе, вскинул в молитвенном жесте руки к небесам и еще потряс ими для пущей выразительности.
– Обожаю, когда Иефа выделывает какой-нибудь кульбит, ставит на уши всю партию, при чем сама все это время благополучно отлеживается в обмороке. А потом, когда у всех по тонне седины на голове прибавилось, приходит в себя, невинно хлопает глазками и просит сохранять невозмутимость!