Заледенел дом
Шрифт:
Серебрятся, звякают спицы,
Вяло пляшут сны на помочах,
Остроухая дьяволица
Убивает небрежно ночь...
Элена вскинулась, протянула к барду руку. Тонкие пальцы дрожали. Рядом с Ааронном возник орк, толкнул его легонько в плечо, вскинул тревожно брови. Проводник с сомнением покачал головой. То, что происходило, было ему непонятно. Иефа пела. Голос набирал силу, терял шерстяное шуршание шепота, становился звучным, глянцевым, гладким.
Загоняет под ногти иглы
Невозможно
И смеется: "Готовься, милая,
Выжигать
Голой правдой по сердцу..."
– Задница Мораддинова!
– раздался ошалелый рев дварфа.
– Да мать же ж вашу за ногу и в штольню!
– Стив, за...
– начал яростным шепотом Ааронн, но недоговорил.
– Живые перед дверью пляшут, - чужим бесцветным голосом произнесла Иефа.
– Живые умирают.
– Что это?
– прошептал Норах.
– Это... ведьма?
– Нет, - качнул головой эльф.
– То есть...
– Ты не знаешь.
– Не уверен.
– Иефа!
– Стив досадливо дернул плечом в ответ на беззвучную жестикуляцию проводника и решительно протопал к полуэльфке, присел, тряхнул ее за плечи.
– Иефа, хорош уже! В печенках твои выбрыки сидят! А ну, приди в себя!
– Она плясала перед дверью и умерла. Танец на горячих углях. Песня на ветру. Ноты на порванных связках. Кружево. Ничего не выйдет.
– Иефа, твою ж налево! Иефа!
– Живые перед дверью пляшут. Живые умирают, и приходят они. Они шагают по выжженной земле. Голодные. Равнодушные. Они утоляют голод безразличием к чужой боли. Они не жалеют никого, потому что жалеть уже некого...
– Если будет, как в прошлый раз, нам всем стоит переждать это в укрытии, - деловито заметил Зулин и принялся сворачивать плащ.
– Стив, отойди от нее!
– А что было в прошлый раз?
– ответа Норах не дождался.
– Ключ. Ключ потерялся. У ключника глубокий карман. Маленький камешек на весах.
– Иефа!
– Стив еще раз тряхнул пигалицу за плечо.
– Иефа, пожалуйста.
– Бах - уголек, и внезапно - колики,
Вдребезги мысли - не жаль нисколько...– пропела полуэльфка, и воздух вокруг нее начал потрескивать. Призрачная ведьма сжала руками голову и принялась качаться из стороны в сторону, как безумная. Стив вскочил, попятился.
– Иефа...
– Стив, назад!
– Вот твои фокусы, вот твои кризисы,
Накося, выкуси - девичьи грёзы...
Жухлая трава у ног барда задымилась.
– Бах - уголек, и горящие лёгкие,
Все дьяволицы слегка одиноки...
Призрачная ведьма выгнулась и вспыхнула белым беззвучным пламенем, заметалась на лунной привязи. Стива шатнуло в сторону, он споткнулся, едва не упал, пробежал несколько шагов, обернулся. Иефа сидела под деревом, корежа ночной воздух бесноватой песней, а перед ней корчилась, сгорая,
– Что ты ей подмешал в вино?!
– Стив дернулся на яростный шепот орка, отыскал его глазами. Норах скалился, вцепившись в руку эльфа. В руку, сжимающую рукоять лука.
– Ты что-то подмешал ей в вино!
– Пусти!
– Зачем? Руки чешутся - пострелять охота?! Что ты подмешал ей в вино, сука?!
Из песни ушли слова, остался только нутряной почти-вой, от которого шевелились волосы на затылке, горловой стон, музыкальный и от этого очень страшный. Иефа пела-стонала чужую смерть, и трава у ее ног тлела, и не было ничего живого в белом лице, запрокинутом вверх, в черное осеннее небо.
– Ааронн, стреляй...
– пробормотал Зулин и прикусил язык, вжал голову в плечи, сообразив, что произнес это слух.
– Ничего не меняется, - чужим бесцветным голосом проговорила полуэльфка.
– Всегда останется кто-то. Кто-то будет виноват. Они шагают по выжженной земле...
– Там не было ничего такого, - растерянно бормотал эльф, - немножко седативного, совсем чуть-чуть, чтобы успокоить... Я подумал - быстрее заснет... Она же если начинает страдать - всем вокруг не до смеху, она бы полночи еще болотные огни плодила, сидела бы, жалела себя... еще неизвестно...
– Как это прекратить?!
– Норах ухватил Ааронна за плечо и как следует встряхнул.
– Как?!
– Стиван-Стиван, на часах скучает!– крикнула Иефа и залилась детским серебристым смехом.
– Девять арбалетных болтов мама сварила на ужин, три нам достались! Улыбаться разорванным ртом - легко, думаешь?!
Элена выгнулась белой огненной дугой, взмахнула руками, скорчилась, начала оплывать, как огромная живая свечка, - страшно и медленно - и Стив, которого продрало холодом насквозь, от виска к виску и потом прямо в сердце, подумал, что не выдержит, если из этого воска вдруг вылепится что-то, выплывет что-то, если вдруг... А ведь казалось, что сгладилось, что уже легче, столько всего произошло за это время, и вроде не так остро, не так больно, и старейшины - старейшинам-то откуда было это знать, Мораддин всемогущий?!
– старейшины уверяли, что все произошло быстро, что они ничего не почувствовали, что смерть милосердную обрели... прежде, чем... прежде, как... Девять арбалетных болтов!
Стив не выдержал - застонал, дернулся вперед, назад, не понимая сам, для чего и зачем, и что собирается делать, бросился к полуэльфке:
– Замолчи! Слышишь?! Замолчи!
– но не добежал.
– Замолчи, слышишь?
– повторила вслед за ним Иефа.
– Замолчи.
Из бесформенной массы в столбе белого пламени вылепилась тонкая женская фигура в охотничьем костюме и с луком в руках.
– Замолчи! Мама...
– неожиданно своим, девчачьим и жалобным, голосом сказала Иефа, отлепилась от дерева, неловко дернулась вперед, чуть не завалилась на бок, но удержалась, застыла, стоя на коленях.
– Мама...