Залив Полумесяца
Шрифт:
– Бедная… – с жалостью вздохнула Нергисшах Султан. – Ужасное горе для женщины, а тем более для фаворитки в гареме султана. И ведь она, несмотря на это, смогла сохранить место в сердце повелителя.
– Он к ней очень нежно привязан, это верно. Может быть, отчасти этим и обусловлена особая любовь моего брата к шехзаде Мехмету. Он похож на Бельгин. Ты сама это увидишь, когда мальчик вернется из похода.
– А что же Афсун Султан? Такая красавица… Однако я заметила, что она не так уж и проста.
– Она определенно не глупа и не так наивна, как Бельгин. В ее случае природа не поскупилась ни на красоту, ни на ум, но она тщательно его скрывает.
– Неужели она не может повлиять на сына своим материнским авторитетом?
– О чем ты говоришь, Нергисшах? Для Орхана не существует чьего-либо авторитета, – печально усмехнулась Фатьма Султан. – Мы все сетуем на Османа из-за его глупости, праздности и порочности, но он не сравнится с Орханом. Проблема первого заключается в том, что он ленив и слишком уж любит развлечения, а вот Орхан… Признаю, он умен и образован – в этом он впереди всех братьев. Красивый и обаятельный юноша, мечом владеет не хуже пера, но в нем слишком много жизни и своенравия. Нет, это даже мягкое определение. Ведет он себя порою нагло, не взирая на то, кто стоит перед ним – наложница, брат, родная мать или сам повелитель. Его проблема в том, что он не желает склонить голову тогда, когда это необходимо. И мой брат-повелитель, конечно, чувствует угрозу в таком непокорном сыне, который пренебрегает правилами и поступает так, как ему в голову взбредет.
– Дай Аллах, со временем шехзаде поймет, что его своенравие лишь вредит ему, – задумчиво заключила Нергисшах Султан. – Султанша, но раз Бельгин Султан не смогла больше подарить детей повелителю, отчего же Афсун Султан родила всего лишь двоих?
– У нее было бы еще двое детей, но ей не довелось их вырастить, – осторожно ответила Фатьма Султан и, вздохнув, продолжила: – После рождения шехзаде Ибрагима она очень быстро понесла снова и в ранних родах произвела на свет дочь, но та была еще слишком слабенькой и спустя несколько дней умерла. Это стало тяжелым ударом для Афсун. Она очень горевала и долго не могла оправиться. Почти что два года жила затворницей, не выходила из покоев, но все же смогла это пережить. Хотя с тех пор глаза ее стали другими, как будто свет их покинул. Повелитель, к слову, пусть и не питает к ней особой любви, но явно к ней привязан, иначе бы не принимал ее у себя до сих пор. И вот она понесла снова, но так случилось, что когда она на ранних сроках прогуливалась в саду с сыном Ибрагимом, тот упал со своего пони, и она очень распереживалась, из-за чего потеряла ребенка. Он и стал ее последним…
– Так вот почему у нее такой взгляд… В этом дворце женщины пережили много горя, как видно. И мне ее невыносимо жаль, султанша. Сын не уважает и не прислушивается, повелитель предпочитает ей другую жену и другого шехзаде ее сыновьям, а двух других детей она похоронила, так и не успев стать им матерью.
– Да, горькая участь… Моя другая племянница Эсма Султан тоже с этим столкнулась, да смилуется над ней Всевышний.
– Султанша приняла ее в семью?
– А что ей оставалось? Мать девочки умерла родами, а у нее самой никак не получалось родить – вот она и взяла ее к себе, воспитала как родную дочь. И хвала Аллаху, что так вышло. У них, право, хорошая вышла семья. Я их очень люблю и часто приглашаю во дворец на ужин. Уверена, вы тоже поладите.
Улыбнувшись тете, Нергисшах Султан поглядела в окно у нее за спиной и, заметив, что по звездному небу уже восходит луна, опомнилась.
– Неужели так поздно?.. Мне, верно, пора к себе во дворец. Я приеду завтра поутру.
– Да, ступай, Нергисшах, – кивнула Фатьма Султан, погладив ее по щеке. – Я и сама уже утомилась.
Поцеловав ее руку, Нергисшах Султан поклонилась и, на прощание тепло посмотрев на любимую тетю, вышла из покоев Валиде Султан, шелестя подолом своего кофейно-коричневого платья.
Дворец Топкапы. Покои Бельгин Султан.
Разумеется, чувствуя свою вину за прилюдную ссору, Айнур Султан поздним вечером навестила матушку и раскаялась в своем поведении. Бельгин Султан в это время уже готовилась ко сну и, восседая на тахте в длинном халате из голубого шелка, подчеркивающем цвет ее глаз, расчесывала золотистые волосы гребнем. Нежно улыбнувшись девушке в знак примирения, Бельгин Султан жестом пригласила ее присоединиться к ней и взяла за руку, когда Айнур Султан покорно села рядом.
– Я знаю, как ты любишь Орхана, но Мехмет тоже твой брат, которого ты не заслуженно обделяешь своим вниманием. Помнится, в детстве вы с Мехметом были очень дружны, всегда вдвоем, неразлучны, но потом…
– Я помню это, султанша, но мы уже не дети, – мягко ответила Айнур Султан. – Многое с тех пор изменилось…
– Так что же изменилось? – с толикой непонимания воскликнула Бельгин Султан. – Вы по-прежнему брат и сестра. Ты знаешь, как Мехмета ранит твое пренебрежение. Он очень болезненно его воспринимает, тоже помня о вашем дружном детстве.
– Валиде, нет никакого пренебрежения, да и Мехмет уже не ребенок, чтобы его ранило подобное, – немного раздраженно отозвалась Айнур Султан. – Я его люблю как брата, но…
– Но эта любовь не идет в сравнение с тем, что связывает тебя с Орханом, я знаю, – с понурой улыбкой закончила за нее Бельгин Султан и покачала светловолосой головой, как бы сетуя на эту несправедливость.
Айнур Султан предпочла промолчать, но при упоминании шехзаде Орхана не сдержала тонкой улыбки, тронувшей ее губы. Они с Бельгин Султан распорядились о ромашковом чае, который помог бы им заснуть, и султанша заметила, что ее воспитанница выглядит странно. Нет, Айнур Султан никогда не отличалась болтливостью, но этим вечером она была слишком уж молчалива и постоянно теряла нить разговора, переспрашивая у матушки, о чем та говорила.
Бросив свои тщетные попытки завязать разговор, Бельгин Султан в тишине допивая свой чай и тайком пытливо поглядывая на Айнур Султан. Ее чашка с чаем стояла почти не тронутая на столике у тахты. Опустив длинные ресницы и тем самым прикрыв ими затуманенный взор, девушка как-то странно притихла. Смотрела на свои скромно сложенные на коленях руки и, улыбаясь как бы самой себе, она явно о чем-то задумалась. Но вот о чем она думала, понять было невозможно. Что-то явно не давало ей покоя. В ней таилась какая-то тайная, скрываемая радость.