Заложник должен молчать
Шрифт:
– Пойдем, – потянул его за руку Лечо, – вернемся позже. Я думаю, тебе еще представится возможность продемонстрировать свои фантазии. Этот урод, – Лечо ткнул стволом автомата в направлении Красильникова, – никуда от тебя не денется. Идем.
– Сейчас, подожди. – Ибрагим сделал шаг вперед и со всего маху ударил пленника под дых. Егор сдавленно вскрикнул и скрючился. Дыхание перехватило, он широко разинул рот в попытках ухватить губами воздух, но где там, боль в солнечном сплетении не давала это сделать. Ибрагим замахнулся вновь.
– Оставь его! – Лечо дернул своего напарника назад в сторону двери. – Заурбек велел не бить его. Если он узнает?
– Что
Старший прапорщик Ефимов
Рыжеволосый боевик, тот, что первым выбрался из подземного убежища, подойдя к сараю, открыл дверь и вошел вовнутрь. Мальчишка сунулся следом, скрылся в помещении, но затем вновь оказался в дверном проеме. Да так и остался стоять, поглядывая то вовнутрь, то наружу. Какое-то время ничего не происходило, затем мальчишка вышел из сарая и опрометью бросился куда-то в глубину леса.
«Похоже, заложник внутри этой кошары». Пришедшая мне в голову мысль была вполне здравой, хотя, конечно, там могли находиться и отдыхающие боевики, да и вообще кто и что угодно. Но все же, все же…
Мальчишка вернулся через минуту, следом за ним с южного края базы из кустов вылезли еще два боевика, но вовсе не те, что уходили в ту сторону несколькими минутами раньше. Похоже, там, в глубине леса, находился еще один схрон. Или это была стоявшая на охране смена? Как бы в подтверждение этих мыслей с хребтов начали спускаться отдежурившие свое бандиты. Они не торопились, значит, можно сделать вывод, что вновь на пост им заступать еще не скоро, а следовательно, личного состава на базе хватает. Вот только сколько их всего? Пятнадцать, двадцать? Или больше?
Пока я размышлял, бандиты скрылись в кошаре, после чего оттуда вышел рыжебородый и, в свою очередь, отправился в глубь леса.
Заурбек Умаров
Собравшись устроить публичную казнь, Заурбек, наверное, этим хотел показать свою решительность, непреклонную волю и жестокость в моменты, когда того требовали интересы «священного джихада». А возможно, имело место банальное устрашение. Во всяком случае, на место казни Лечо и Ибрагим вывели Егора загодя и, привязав к дереву, оставили под охраной еще двух бандитов, немного позже появившихся близ сарая и вооруженных новенькими «калашниковыми».
Предоставленный самому себе Егор повис на притягивающих к дереву ремнях и, уронив голову, закрыл глаза. Сердце бухало с неимоверной скоростью. Казнь должна была состояться ближе к вечеру – при свете клонящегося к горизонту солнца, в момент, когда еще светло, но жара уже схлынула и кипение жизни на земле достигает своего апогея.
«Обидно умирать вот так, когда в небе солнце, среди деревьев мелькают мелкие птицы, а налетающий ветерок не холодит, а лишь освежает распарившееся от солнечных лучей тело. Хотя, впрочем, едва ли лучше умирать в пасмурную погоду», – размышлял Егор, но вскоре его мысли растворились в бесконечном хаосе, он почти умер, смирился с неизбежностью, полностью погрузившись в мелькающие перед глазами образы. Дрожь, бившая его последние двадцать минут, куда-то
Старший прапорщик Ефимов
Я оказался прав. Когда зашедшие в кошару боевики вновь появились, таща за собой связанного пленника, я ничуть не удивился. Удивление пришло позже – боевики отвели заложника чуть в сторону (в бинокль мне отчетливо было видно его лицо, однозначно принадлежавшее человеку на фотографии, показанной нам фээсбэшником) и, о чем-то весело переговариваясь, привязали к толстому дереву. Жаль только, что, хотя они и разговаривали на русском, мне удалось расслышать лишь несколько раз повторенное на разные лады слово «казнь».
«Неужели они собираются его казнить? Значит, без огневого контакта не обойтись». Я посмотрел на Гордеева. Он уже поудобнее устраивал снятый с предохранителя автомат. Что ж, похоже, не мне одному пришла в голову такая мысль. Справа суетился Виталик, значит, и он в курсе. Хорошо. Впрочем, что тут хорошего, непонятно. Мы еще не знаем толком, сколько на базе «чехов». Или как там у великих: «Главное – ввязаться в драку»? Конечно же, неплохо бы сейчас подтянуть сюда остальных бойцов, чтобы ударить всем вместе, но успеем ли? Да и кто в этом случае будет прикрывать наши задницы, то бишь тылы? Мы и без того здесь сжаты как клещами. Если «чеховское» охранение на хребтах не струсит и вовремя сориентируется, мало нам не покажется. И что совсем уж яснее ясного – в случае огневого контакта заложника нам не спасти. Ясен пень, его грохнут при первых же наших выстрелах. Так и так конец один – провал задания. С другой стороны, может, все еще переменится? Боевики передумают? Может быть, они вообще не собираются его казнить, а это просто акт устрашения? Возможно. Значит, стоит выждать. Судя по всему, о том же подумал и ротный, во всяком случае, взглянув в мою сторону, он успокаивающе поднял руку – «Ждем». Я кивнул, переглянулся с Виталиком, увидел в его глазах понимание ситуации, и мы продолжили наблюдение.
Время шло. На открывшейся нашим взорам полянке суетились «чехи». О чем-то весело переговаривались, бросали косые взгляды на привязанного к дереву человека и постепенно образовывали небольшой полукруг. Мы пока не вмешивались, не совсем или даже совсем не понимая происходящего. Гам усиливался, складывалось впечатление, что мы находимся не близ вражеской базы, а на рыночной площади. Затем, словно по мановению волшебной палочки, шум стих. Взгляды собравшихся обратились в одну сторону. Мы тоже замерли, ожидая чего-то необычного. Но, как оказалось, ничего необычного не случилось.
Откуда-то из глубины леса двое бандитов вывели шатающегося, в изодранной одежде, высокого и худого, как жердь, чеченца. Не знаю почему, но я сразу решил, что это чеченец. Он был черноволосый, бородатый, но не это показалось мне в тот момент главным. Было что-то еще, чего я не могу понять до сих пор – но едва увидев его, я понял, что это чеченец, настоящий сын гор. Может, все дело во взгляде? Во взгляде, полном презрения к собственным мучителям? А может, в чем-то другом? Не знаю… Одет он был в темный свитер и солдатские камуфлированные штаны, обуви на ногах не было. Через все лицо пролегал старый, уже давно зарубцевавшийся шрам. Второго пленника подвели ближе, и я, отложив бинокль, вновь потянулся к автомату.