Заложник любви
Шрифт:
— Надеюсь, вы не подумали…
— Вовсе нет!
— Я не хотела… Я думала, что моя благодарность…
— Я понимаю.
— Мне показалось, что я вам не безразлична.
Кажется, это была неплохая идея — попытаться вскружить ему голову, подумала Конни.
— Мне жаль, что у вас создалось ложное обо мне впечатление.
— Это моя ошибка, — краска стыда залила ее щеки. — Коа-пора!
— Несомненно.
Их обоих устраивала эта обоюдная ложь, а Ник сомневался, что она поверила его словам, по крайней мере он надеялся, что
Она направилась по черно-белому паркетному полу к единственному лифту. Ник смотрел ей вслед, с каждым ее шагом говоря себе, что будет глупцом, если побежит за ней. Он уже успел совершить ошибку, поцеловав ее.
Он догнал ее у самого лифта.
— Мисс Хэннесси, я в курсе всех местных происшествий, и время от времени через меня проходят кое-какие сведения, которые могут заинтересовать вас.
Она повернулась к нему, преисполненная вновь обретенным чувством собственного достоинства, погасив в себе стыд, который только что пылал на ее щеках.
— Я приехала сюда не за сведениями. Тем не менее спасибо.
— Я постараюсь собрать что-нибудь для вас и через недельку сообщу вам некоторые имена…
— Через три дня, пожалуйста!
Он улыбнулся, почувствовав почему-то огромное облегчение.
— Договорились.
Они пожали друг другу руки. Искушенный теплотой ее руки, Ник задержал ее руку в своей несколько дольше, чем следовало, но она, казалось, не заметила этого. Поцелуй случился в другой жизни, когда-то в далеком прошлом, задолго до того, как был построен отель «Империал».
Лифтер открыл дверцу, Конни вошла, и лифт, скрежеща и скрипя кабелями, пополз вверх.
— Не забывайте спрашивать, не оставлено ли для вас сообщение у портье. Я пришлю вам записку, — крикнул Ник ей вслед.
Засунув руки в карман, он прошелся по коридору, пересек холл и вышел из отеля.
Когда Конни, приняв душ, вспомнила последние слова Ника, она на всякий случай позвонила портье. Для нее уже была записка! Она попросила принести ее и бутылочку воды, а сама бросилась на кровать. Лежа на спине, она засмотрелась на крутящийся вентилятор, отбрасывавший по потолку диагональные тени. Он все крутился, и крутился, и крутился… Незаметно для себя она заснула.
Стук в дверь вырвал ее из объятий самого глубокого за последние дни сна. Конни вскочила, поправила волосы и открыла дверь.
Низенький человечек в форме служащего отеля с лицом цвета орехов гикори протянул ей вдвое сложенную записку, отпечатанную на бланке британского посольства. Это было приглашение на прием, который должен был состояться вечером. В спешке сделанная рукой приписка гласила:
«Не могу обещать многого. Рабочий прием. Могут быть не бесполезные для вас люди. Пожалуйста, приходите».
Многообещающий мужчина, однако, не любит много обещать, подумала Конни, удивляясь, что почерк, свидетельствующий скорее о безрассудности, чем благоразумии писавшего, кажется ей странно
Принужденная жить двойной жизнью, ездить по всему миру, ходатайствовать, просить, требовать, в то время как единственное, чего ей хотелось, так это покоя и возвращения отца, она недоумевала: неужели и Ник Этуэлл живет двойной жизнью? Можно ли ему доверять? И если не ему, так кому? И разве у нее есть выбор?
«Может быть, ты вкладываешь в эти строчки больший смысл, чем тот, который в них заложен», — сказала она себе. Ее удивляло загадочное противоречие между его непринужденными манерами и умением внимательно слушать.
Она пробежала глазами записку еще раз. Ни строчки приветствия, ни подписи! Удивительная для дипломата невежливость! Она сложила записку вдвое и небрежно кинула на стол. Тут ей бросилось в глаза, с какой тщательностью выписано ее имя.
«Интересно, как записка нашла меня, если на ней стоит одно только слово — «Конни»?» Ее голос эхом отозвался в полупустом номере, и у нее появилось жуткое ощущение, что она единственный постоялец этого огромного отеля.
В конце концов Лампура прославилась на весь мир только тем, что уже десять лет держит ее отца в заложниках. Видимо, из-за этого, а также из-за всевозможных мятежей, бунтов и революций, туристы не жалуют остров своим посещением.
Ее осенило. Если ей удастся войти в контакт с правительством Лампуры и переговорить с премьер-министром, она намекнет ему на увеличение притока туристов в страну в случае освобождения ее отца! Поддержка прессы и помощь людей доброй воли… Нет! Спасение отца целиком зависит от нее и только от нее. Она не может положиться на симпатичных, но беспомощных третьих секретарей посольства. Но все-таки нет да нет, лицо Ника всплывало перед ее взором. Ей не терпелось спросить его о том, что он собирается предпринять.
— Он хочет мне помочь, — громко сказала она сама себе вслух, как будто мысль, произнесенная вслух, может стать реальностью.
Приглашение она решила принять.
— Там будут другие дипломаты, — разговаривала она сама с собой, открывая чемоданы, — те, которые на самом деле что-то могут сделать и которые на лучшем счету в министерстве иностранных дел, чем милый и скромный Ник Этуэлл.
Который, к тому же, хорошо умеет целовать.
«Ты же поцеловала его первой!»
Он был пьян!
«А какое оправдание ты подыщешь для Констанции Хэннесси? — спросила она себя строго. — Пунш? Долгий перелет?»
Конни уныло перебирала свой помятый гардероб. Что же надевают обычно женщины на прием в посольстве?
Ничего особенного. Мужчины были в смокингах, а немногочисленные туземки в саронгах всевозможных раскрасок и сандалиях на босу ногу. Конни надела платье из немнущейся воздушной ткани, под которым блестела комбинация из черного шелка. Хотя платье было скромным, она почувствовала себя разнаряженной школьницей, отправляющейся на вечеринку.