Заложник
Шрифт:
— Нет у меня иного ответа: не видел, не знаю.
— А в Москву так резко сорвались, почему? — решил попытаться, видимо, подловить на подробностях безопасник.
— По дому соскучился. Мне на чужбину через день отбывать — когда ещё свидимся? — спокойно ответил я.
— А телефон ваш где?
— Не знаю. Потерял. Наверное, там же, где вы этого своего Осирио потеряли.
— Он не наш.
— Так и не мой.
— Значит, сотрудничать вы отказываетесь? — резюмировал он.
— Я на ваши вопросы ответил. «Не видел и не знаю» — это тоже ответ, — спокойно возразил я. Последствия
Безопасник повернулся к моему отцу.
— Я ведь вернусь, — сказал ему он.
— Ты мне угрожаешь? — мрачно посмотрел на него отец и начал медленно подниматься. — В моём же доме?
— Нет, — тут же ответил Граф, чуть поспешнее, чем, наверное, хотел бы. Но мрачный Пётр Долгорукий, поднимающийся по твою душу — это очень внушительно. — Но вы же сами всё понимаете, Пётр Андреевич. Доклад Императору пойдёт без правок и сегодня же.
— С Борисом я сам говорить буду. Это уже не твоего ума дело…
— Честь имею! — щёлкнул каблуками и поспешил покинуть ставший вмиг таким душным, давящим и негостеприимным кабинет.
Дверь за ним закрылась. Ещё почти минуту мы с отцом внимательно прислушивались к удаляющимся шагам. Ещё через минуту снаружи послышался шум вертолётных лопастей. Ещё через две — через селектор на отцовском столе прошёл доклад о том, что «гость» покинул пределы Кремля.
— Мне скажешь, где этот Гранд? — мрачно и… слегка неуверенно, что ли (?) спросил меня после этого отец.
— На дне, — ответил ему я. — Рыб кормит в финском заливе.
Отец… явно хотел что-то сказать, вроде: «Брешешь?» или ещё похлеще чего. Но сдержался. Пожевал губами, справляясь с собой и сказал иное.
— А с чего ты на Слово Императора отвечать не стал? Курощуп этот лядящий, понятно, но Император?
— Плевать на Императора. Он, итак, убить меня хочет. Хуже уже не будет.
— Обоснуй, — после почти минуты ошарашенного молчания сказал Пётр Андреевич.
— Гранд этот чётко по мою душу летел. Не скрываясь, в огненной форме над самыми крышами, через всю Имперскую столицу. И на телефоне у него координаты моих перемещений по городу забиты были. Мог он без санкции с самого верха так нагло себя вести? Кто вообще способен мой телефон отслеживать? СПЕЦИАЛЬНЫЙ защищённый КНЯЖЕСКИЙ телефон?
Отец мой ответ выслушал молча. И мрачнел с каждым сказанным словом.
— Я специально переоделся. Ни одной тряпочки на себе своей не оставил. И меч не взял. И значок. Только телефон оставил, чтобы исключить «жучки» или ещё какую ошибку. А координаты, всё равно, были. Так что — телефон. Однозначно. Иначе, после его уничтожения, меня бы продолжали вести и сбили бы на пути к Москве. Но нет — меня потеряли. Нашли только уже здесь — наблюдатели доложили. Так что, сам думай: чем ты Императору неугоден стал — в Лицее меня тоже ждали. Пойди я туда, утром бы уже не проснулся, а тебе прислали бы отчёт о «передозе». Так что — думай, отец. Думай.
И ушёл. Ушёл в свою комнату — спать. Почти сутки уже на ногах — усталость накапливается… Так что: плевать на всё! Прямо сейчас убивать не будут. Спать…
* * *
* * *
— До посадки в Пулково осталось примерно пятнадцать минут, Ваше Сиятельство. Вы просили напомнить, — раздался голос пилота из динамика внутренней бортовой переговорной сети.
— Спасибо, Илья, — нажав кнопку селектора, произнёс я в ответ. — Парашют на тебе?
— Так точно, Ваше Сиятельство! Всё, как вы приказали. Не извольте сомневаться, — раздался ответ из динамика.
— Ты веришь в какого-нибудь бога, Илья? — после вздоха спросил я, снова нажав кнопочку.
— Конечно, — раздался его неуверенный ответ.
— Тогда начинай молиться своему богу, — ещё раз вздохнул я и отключил связь.
Да — я снова летел в Петроград. И снова на своём частном самолёте. Правда, сегодня не было здесь, со мной, ни Алины, ни стюардесс. Ни даже второго пилота. Только я и Илья — мужик лет сорока пяти-пятидесяти, крепкий, ещё не старый, но седой. Давно и прочно пребывающий в разводе. Жена ушла от него лет семь назад или даже восемь. С собой забрала двоих их детей: мальчика и девочку.
Новой семьёй Илюха так и не обзавёлся — любить продолжал безнадёжно свою благоверную…
Илья. Я сам выбрал для этого перелёта из всех возможных кандидатур пилотов, имевшихся в распоряжении отца именно его. Как? Цинично и, постаравшись загнать любые эмоции куда подальше и поглубже. Сначала составил полный список доступных вариантов. И сразу же отсеял из него всех, кто моложе тридцати. Без рассмотрения, скопом.
Потом отсеял всех, кто был женат и кормил свои семьи. Потом тех, у кого ещё были живы родители… осталось трое пилотов: Илья, Вадим и Терентий.
Вот с ними я встретился лично. Вызвал их к себе, в Кремль. Вызвал, дождался прибытия, построил в одну шеренгу, встал напротив них сам и сообщил, что мне, для короткого перелёта из Москвы в Петроград нужен пилот. Доброволец. За один этот полёт я заплачу сумму, равную их заработку за год. Заплачу сразу, ещё здесь, на земле, чтобы тот имел возможность эти деньги потратить, отдать, вложить, завещать, подарить… сделать с ними что-то, что захочет. Да хоть в онлайн-казино проиграть их с полным удовольствием или в стриптиз-баре их просадить.
Почему? Потому, что рейс этот может быть последним в его жизни. И может вести точнёхонько на тот свет. Я-то вернусь. А вот пилот… Тащить лишний «камень» на «телеге» своей совести совершенно не было никакого желания.
Из троих вызвались двое: Илья и Терентий. Я выбрал Илью.
Теперь вот летим с ним в Питер. Полёт почти завершился. Скоро уже садиться в аэропорту будем.
Почему я так уверен, что будет покушение? Ну, тут простая логика. Даже, я бы сказал, банальная. Правда, сообразил я не сразу, а только проснувшись уже за полдень после разговора с тем Графом. Сообразил, что моё поведение в этом разговоре и, особенно, выпендрёж с «нет тела — нет дела», может быть воспринят тем только одним единственным и не имеющим двоякого толкования образом: подготовка государственного переворота.