Заложник

Француз Михаил

Почему? Потому, что поверить в то, что я, случайно, сам, защищаясь, завалил Гранда — невозможно. Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Значит, что? Значит, Гранда завалил кто-то другой. Или другие. Те, кто меня прикрывает и охраняет. Те, кто за мной стоит. Те, кто меня натаскивал, кто прописывал мне легенду, кто создавал мне биографию, кто пиарил меня на телевидении, по чьей указке я действую. Скрытая, но очень серьёзная политическая группа, способная убивать даже Грандов.

И уже не так важно, кто именно состоит в

этой группе: отец мой, Катерина, ещё кто-то — не важно. Чтобы расстроить их планы, или, хотя бы затруднить их реализацию, меня просто необходимо убить. Любой ценой. Не считаясь с потерями. Ведь я уже не «бронепоезд, которого неплохо было бы задавить, пока он чайник», который ещё неизвестно, когда сможет до «бронепоезда» развиться, если вообще сможет. Нет — теперь я креатура или даже фронтмен мощнейшего политического заговора, прямая угроза Императору…

Неплохой такой результат того, что я психанул и малость нагрубил залётному «безопаснику», правда?

И, ещё ладно бы, если бы я сам, своим собственным умом до всего этого допёр. Тогда это всё спокойно можно было бы списать на психоз, паранойю, «синдром восьмикласника» и переоценку собственной значимости для мира. На подростковую буйную фантазию.

Так ведь нет! Мне это отец рассказал, когда мы в третий раз уже с ним встретились. Теперь уже в моей комнате, когда я проснулся.

И первая его фраза была, которую он сказал мне вместо «доброе утро», это:

— «Нет тела — нет дела» — где ты слышал эту фразу? От кого?

Вот так вот, ни «здрасте», ни «с пробуждением», ни «как спалось, сынок?», а сразу вопрос ребром.

— Слышал где-то, — решил не торопиться с ответом и конкретикой я.

— Где слышал? — продолжил допытываться отец. — Ты, вообще, знаешь, чья это фраза? Кто любил ей пользоваться?

— Просвети меня, — решил ещё на пару минут отодвинуть свой ответ я. Пару минут, за которые можно будет подумать.

— Это присказка Екатерины Первой. Первой и единственной Императрицы Российской Империи. Екатерины Великой. Екатерины Шальной. Императрицы Апокалипсиса…

Я хотел на это присвистнуть, но волевым усилием удержался — суеверие одержало верх, вспомнилось: «не свисти в доме — денег не будет». Глупость, конечно, но глупость приставучая.

— Та, что после Грозного правила? — уточнил я и тут же выдвинул вопрос-предположение. — Она ведь мертва?

— Была бы она мертва, твоя давешняя оговорка не являлась бы проблемой, сынок, — мрачно посмотрел на меня, сидящего на кровати отец. — Так от кого ты её слышал?

— От своего Учителя.

— Истории?

— Дара.

— У тебя… есть… Учитель?

— А ты думал, я сам по себе, взял и вдруг стал настолько сильным, чтобы Баталодора на поединке, как комара, прихлопнуть? Естественно, у меня есть Учитель.

— Кто?

— Медик из Лицея. Водница высокого Ранга, — не торопился я делиться своим знанием о настоящей личности Катерины. Если отец в курсе дела, то и так поймёт. А, если нет — то

не я буду тем, кто разболтал её тайну. Тем более, если составить себе труд подумать, то, кроме тех её собственных слов, никаких других доказательств того, что Катерина, которую я знаю, действительно, та самая, Шальная — у меня и нет. Ну Водница, ну Ранг явно на Богатырский тянет, ну сморозила она что-то там, ну пытала, чуть было совсем не угробив — и что? Конкретные прямые доказательства где? Мало ли, что и зачем она про себя придумать могла и мне, лопуху развесистому, на эти самые лопухи навешать? Может, у неё самой — «синдром восьмиклассника», и ей захотелось выглядеть передо мной значимее, чем на самом деле есть?

Может ведь такое быть? Может. Вот и дело-то, что — может! Так что, за языком своим следить надо! Дабы не спиздануть лишнего. Итак, вон уже… успел отметиться перед «безопасником».

Но вдруг пришла мне в голову интересная мысль. И я даже толком её обдумать не успел, как она уже сама собой с языка сорвалась.

— А что ты о Кощее знаешь? — спросил я отца и имел удовольствие тут же пронаблюдать за резким изменением выражения его лица. И не только.

Пётр Андреевич зло зыркнул и вмазал кулаком по стенке, рядом с которой стоял. Да так вмазал, что от места удара по ней трещины разбегаться начали. Ударил, а после эмоционально выругался.

— Я уже жалею, что тогда настоял и всё-таки отправил тебя в этот Питер! — была первая относительно цензурная его фраза. А потом, не став больше допытываться (но и сам, зараза, на вопрос не ответил), объяснил мне текущую ситуацию, что сложилась по итогам моей беседы с «безопасником». После чего, я уже и сам о Кощее думать забыл — и без этих пыльных тайн свеженьких проблем с головой хватило!

Правда, «беседа» наша на том не закончилась. Ведь был ещё один закономерный вопрос, который Пётр Андреевич не мог не задать. А я — не мог не ответить. Никак не мог.

— Так откуда ты знаешь, что Осирио мёртв? И… кто его убил?

— Я его убил, — с неохотой и вздохом пришлось признаться мне.

— Как? — хмурясь, спросил отец. Что интересно, недоверия в его тоне не прозвучало.

— Екатерина Васильевна научила. Ты же знаешь, что Водники и Воздушники — самые лучшие убийцы Одарённых… всех Рангов?

— Знаю, — медленно и с видимой неохотой сказал он. — Научила, значит…

— Ну так я же не просто так её своим Учителем назвал.

— А она тебе?

— Что, она меня?

— Она тебя своим Учеником назвала? — серьёзно спросил отец. А я задумался… И правда, называла ли?

— Учёбу предлагала. Сложностями и болью пугала. Я согласился… А вот назвала ли… не помню. А это важно?

— Важно, — ответил Пётр Андреевич. — Ещё важнее было бы, если бы она это при свидетелях сделала.

— Значит, зря я тебе сказал? — напрягся я.

— Мне можно. А при чужих, лишний раз не тяни свой язык. Пока не назовёт сама, не след тебе так называться.