Заложники
Шрифт:
– Почему?
– Я хотел бы, с вашего позволения, изложить все по порядку.
– Хорошо. Я слушаю.
Откинувшись на спинку кресла, Зензер сложил руки на груди.
– Люди наэлектризованы, ваше превосходительство, - состроив удрученную мину, заговорил контрразведчик.
– В таком положении, как наше, это неудивительно. Все до одного спорят меж собой до хрипоты, а ваш приказ относительно покойного капитана Добача стал темой номер один. Буду откровенен, большинство высказывается о вас весьма и весьма нелестным образом.
– Могу представить, - усмехнулся адмирал.
–
Хафлар ничуть не смутился.
– Примерно в этом духе, ваше превосходительство.
– Ну и пусть болтают. Начальство уважают лишь идиоты, а любят его только подонки.
– В таком случае с вами беседует идиот и подонок, ваше превосходительство.
"Вот уж в этом я никогда не сомневался", - подумал Зензер, однако вслух сказал:
– Я понимаю, вы по долгу службы обязаны следить за умонастроениями личного состава и докладывать мне. Однако меня интересует лишь наиболее существенное. Так что вряд ли целесообразно выявлять, кто и какими словами ругал адмирала Зензера. Впредь попрошу вас не беспокоить меня по пустякам.
– Простите, ваше превосходительство, но я полагаю, это чрезвычайно важно, - почтительно возразил вице-капитан.
– Последствия могут быть весьма и весьма неблагоприятными.
– Полагаете, дойдет до мятежа?
– сурово поиграл бровями Зензер.
– Этого я не говорил, ваше превосходительство. Однако у большинства назрело слишком сильное недовольство. Достаточно самого незначительного повода, чтобы оно прорвалось наружу. А теперь нашелся и повод. Причем такой, который затрагивает всех без исключения, ведь каждый член экипажа понимает, что рано или поздно умрет на своем корабле. И даже в столь чрезвычайной ситуации, как наша, люди хотят сознавать, что их похоронят по-человечески. То есть, согласно обычаю, кремируют и развеют прах в космосе.
– Вздорные предрассудки, - буркнул Зензер.
– О да, можно расценивать это как предрассудок, - согласился Хафлар.
– Но с известной точки зрения людьми вообще правит сумма предрассудков, не так ли?
Подняв брови, Зензер взглянул на своего главного контрразведчика с некоторым интересом.
– Да вы философ, как я погляжу, - сардонически заметил он.
– Иногда приходится им быть, - без тени юмора ответил вице-капитан.
– На мой взгляд, нет ничего прочнее власти предрассудков. Посудите сами. Как свидетельствует история, люди способны терпеливо сносить всяческие лишения, безропотно мерзнуть и голодать, лишь бы сохранить свои так называемые идеалы. Пусть их идеалы с логической точки зрения не выдерживали никакой критики, никто не осмеливался объявить их предрассудками. Потому что стоит посягнуть на предрассудки, люди сразу встанут на дыбы. Примеров тому не счесть.
– Да, пожалуй, это так, - поразмыслив, согласился адмирал.
– Уважение к мертвому телу и забота о нем - явный предрассудок, тут даже спорить не о чем, - продолжил Хафлар.
– Тем не менее абсолютно никого не радует перспектива быть похороненным в утилизаторе. Откровенно говоря, меня тоже коробит при мысли об этом. Увы, это так, ваше превосходительство.
– Вот именно!
– подавшись вперед,
– Я исходил из того, что пример Добача может оказаться заразительным. И мысль об утилизаторе может удержать кого-нибудь из числа колеблющихся от самоубийства.
– Соображение резонное, - кивнул вице-капитан.
– Но есть и еще один аргумент, который я почерпнул из материалов прослушивания. Мне он представляется ключевым.
Контрразведчик сделал паузу, устремив на адмирала выжидательный взгляд карих глаз.
– Что ж, интересно, - молвил заинтригованный Зензер.
– Продолжайте, прошу вас.
– Главным образом люди шокированы тем фактом, что труп капитана Добача будет переработан на еду, поскольку корабельный утилизатор поставляет сырье для пищеблока. Некоторые заявляют, что им тогда кусок в горло не полезет...
– Значит, жрать собственное переработанное гов-но они могут, а вот распыленный на атомы труп - уже ни в какую?
– возмутился Зензер.
– Это же полная чушь!
– Совершенно верно, ваше превосходительство.
– От преданного взгляда Хафлара адмиралу стало совсем тошно.
– Мы с вами прекрасно понимаем, что и это не более чем предрассудок. Но сбрасывать его со счетов было бы по меньшей мере опрометчиво. Как выяснилось, для подавляющего большинства на эскадре небезразлично, из чего приготовлена их еда.
– Я вообще не задумываюсь об этом, - угрюмо сознался Зензер.
– Только этого мне не хватало - вникать, откуда берется паек для экипажа.
– Однако личному составу это представляется очень важным, ваше превосходительство. Настолько важным, что я решил немедля обратиться к вам с докладом.
– Да, насчет Пищеблока я действительно как-то не сообразил, - смешавшись, пробормотал Зензер.
– Прошу прощения, ваше превосходительство, но я уже говорил, что мы с вами рассматриваем проблему под разными углами зрения.
– Так... Можете еще что-нибудь добавить?
– Благодарю, ваше превосходительство, у меня все.
Зензер погрузился в глубокое раздумье.
Отдавая приказ военврачу, он совершенно упустил из виду то очевидное обстоятельство, что, если тело капитана Добача будет переработано в утилизаторе, его атомы прямиком попадут в установки пищевого синтеза. И вездесущий самоубийца, растворенный в каждой порции съестного, как тонкая приправа, будет совершать бесчисленные круговращения в замкнутом цикле жизнеобеспечения крейсера. Тогда Зензер не сможет отделаться от навязчивой мысли, что он ест капитана Добача, пьет капитана Добача, дышит капитаном Добачем... А ведь и вправду так оно и будет, с отвращением подумал адмирал.
Казалось бы, какая разница, из чего приготовлена сосиска - то ли из какашки младшего канонира, то ли из трупа офицера-самоубийцы. А вот поди ж ты. Стоит как следует вникнуть, с души воротит.
С неудовольствием Зензер осознал, что и впрямь погорячился, не взвесив хорошенько все соображения. Начальник сектора внутренней безопасности поработал образцово и вмешался своевременно, только вот вынести ему благодарность у адмирала язык не поворачивался.
– Труп еще не утилизирован?
– спросил адмирал, заранее предвидя ответ.