Замена
Шрифт:
В этот раз первым замер на холме Еукам. Он благоразумно не стал влезать на самую вершину — чтобы не оказаться видимым со всех сторон. Он упал на корточки, привычно принюхался и проворно вполз-таки на вершину.
Впереди над большим поселением лысомордых встало в ночном небе светлое зарево. Большим полукругом оно нависло над пока еще далекими стенами. Оно начиналось там, куда спускались стройные ножки защитных башен-грибов, и растворялось в высоком небе, приглушая собой мерцание тысяч глаз Небесного Отца Оорги.
— Что это? — Еукам не то чтобы испугался, но насторожился: ведь не часто приходится
— Это, мой шаман, — прошептала за его спиной Жалыдын, — памятник расточительству лысомордых.
— Памятник?! — Еукам ничего не понял, а подруга тоненько рассмеялась.
— Ну да, Ниррам. Памятник. Многие возы сожженного дерева, земляного масла, кизяков… Всего, что может гореть и освещать лысомордым стены их каменных жилищ. Такое зарево случается пока редко — только когда они устраивают какой-то праздник, но раньше не было и этого.
— Откуда ты все это знаешь? — Недоверчиво спросил Разбуженный.
— Те, кто имел счастье оказаться среди Шестнадцати — могут познать всё, до чего может дотянуться объединенный мысленный взор Шестнадцатисторонника.
— Как это, расскажи? — Еукам перевернулся на спину и встретился взором с Тысячеглазым Праотцом.
— Это трудно передать тому, кто не был внутри… Невозможно, наверное. Ты видел в ЗАбытие, как одна какая-нибудь брана раскрываясь, теряет свою сущность, становясь совершенно другой? У нее изменяется сила, границы, протяженности и напряженность в любом ее месте. И, полностью раскрывшись — она поглощает и свое предыдущее состояние и обзаводится десятком новых, становясь совсем другой сущностью. Чем-то неизмеримо бОльшим… Так и я, слившись с остальными Пятнадцатью, на краткий миг получаю силы и возможности познания почти равные могуществу Сильного. Я смогла бы повелевать самим Ооргом, не стань он Сильным!
— М-м-м? — Недоверчиво промычал Еукам. — Ооргом?
— Но… пока что, — прислушиваясь к чему-то, пробормотала Жалыдын, — мне и с собой справляться удается плохо. Там кто-то есть.
Ведьма вытянула тонкую руку в направлении шелестящей рощи у подножья холма, которую они миновали, пройдя по самому её краю.
— А! — Отмахнулся Еукам. — Опять несколько лысомордых на ночную стоянку остановились.
— Нет, — не очень уверенно спутница покачала косматой головой. — Это совсем не лысомордые. И не звери.
— Кто же? — Уши на голове Ниррама замерли.
И в этот миг в наступившей тишине вдруг раздался короткий тонкий свист и что-то больно клюнуло Ниррама в правую ляжку. От неожиданности он едва не закричал, а мгновением позже рассмотрел, как качается оперенье на конце пробившей ногу стрелы.
Нельзя сказать, чтобы шаман был большим знатоком вооружений, но уж стрелы-то еще в юности он видел всякие — и разных народов лысомордых, различающиеся в основном длиной и тщательностью выделки, и испещренные священными значками снаряды своих соплеменников. Разные наконечники для разных целей — ничего особенного.
Но то, что в этот раз пришпилило его к земле — не было похоже ни на что из того, что встречалось раньше частенько! Он был готов поклясться, что больше всего эта стрела похожа на… О, духи! Да ни на что
И снова раздался тонкий свист, но в этот раз проворная рука ведьмы выхватила еще одну стрелу прямо из воздуха перед лицом замершего на месте Еукама. А вторая рука Жалыдын Туурдек уже схватила Разбуженного за шею и бросила шамана на другую сторону холма.
Спустя мгновение, когда затих шорох скользнувшего по земле тела, ведьма приземлилась рядом с ним, а в локте над ними просвистела очередная стрела.
— Что это было? — Ниррам силился понять, кто осмелился открыть ночную охоту на двух из народа Оорги. Ведь люди в темноте почти не видят и это значит…
Он замер с открытым ртом. Зеленомордые!!! Больше некому! Тогда понятны и необычные стрелы и невероятная наглость, с которой эти… лесные твари напали на мирных оорги! Догадка заставила его обратить внимание на ногу — эти скоты, судя по слухам, не гнушались использовать для стрел яды! А если ядов не было под рукой — то просто втыкали их наконечниками в землю — чтобы раны, нанесенные врагу, заживали очень медленно, либо не заживали вовсе, принося жар, боль, мучения и смерть! Вот такие они были — безжалостные зеленомордые лесные ублюдки, не знающие ничего о чести и благородстве!
Если бы он не был силен теперь как молодой тигр — ему бы нипочем не удалось сломать проклятую стрелу и выдернуть ее из ноги. От усилия на лбу вздулись жилы, но проклятая деревяшка все-таки поддалась и лопнула именно там, где было нужно!
Он огляделся: ведьма лежала рядом, а из ее спины торчала еще одна такая же стрела! Бешенство наполнило Еукама. Бешенство и холодная первозданная ярость! Он никогда раньше не чувствовал ничего подобного — это доступно лишь воинам-охотникам, а молодой Ниррам никогда им не был.
Он повернул спутницу на бок, заглянул в ее глаза и в блеснувших в зрачках звездах увидел неподдельную муку. Бледные губы что-то шептали, и Ниррам почувствовал, как вместе с толчками крови из раны на спине медленно и постепенно выползает стрела. Ведьма боролась за свою жизнь! Еукам глухо зарычал, бережно положил спутницу на землю и на четвереньках понесся к основанию холма.
Ночью любой оорги видит так же как днем — хвала тысяче тысяч глаз Небесного Праотца! Но вот запахи и звуки различает в сотню раз лучше, чем днем, потому что ночью нет ничего постороннего — только то, что не спит. А то, что не спит ночью — либо добыча, либо враг!
В рощу он вошел с противоположной от холма стороны — настолько бесшумно, насколько это вообще было возможно. И сразу почуял присутствие… Их было много! И если бы они все сидели в одном месте — Нирраму пришлось бы отступить, ведь зеленомордые тоже неплохие бойцы. Особенно когда семеро на одного.
Но эти твари воюют из засад, а в засаде нет места большим скоплениям. Они рассредоточились вдоль выходящего к холму края рощи — почти невидимые и неслышимые в ночи. Умело притворяющиеся корягами и пнями. Но запах… Еукам в последний раз принюхался, умело определяя места, где притаились враги.