Заметки о японской литературе и театре. (часть)
Шрифт:
Однако философской лирики в полном смысле в "Манъёсю" нет. Обычно песни содержат лишь некоторые раздумья философского плана. Интересны две песни, записанные на кото (музыкальном инструменте типа цитры) в буддийском храме Кавара:
| Жизнь и смерть — | Ики сини-но |
| Два моря на земле — | Футацу-но уми-о |
| Ненавистны были мне всегда. | итавасими |
| О горе, где схлынет их прилив, | сиохи-но яма-о |
| Я мечтаю, чтоб уйти от них. | синобицуру камо |
(XVI — 3849)
| Ах,
| Ёнонака-но |
| В этом мире, бренном и пустом, | сигэки карино-ни |
| Все живу я и живу… | суми сумитэ |
| До страны грядущей как смогу дойти? | итараму куни-но |
| Неизвестны мне, увы, туда пути… | тадзуки сирадзу мо |
(XVI — 3850)
В первой песне образ моря комментаторы трактуют в буддийском понимании, как могучую разрушительную силу, внушающую страх. Здесь передано чисто буддийское стремление к состоянию отрешенности. Во второй "грядущая страна" толкуется как буддийский рай. Образ "временной сторожки" символизирует временность жизни на земле. В памятнике в данном значении он встречается в единственной песне, но впоследствии, в классической японской поэзии XIII в., широко используется в качестве символа буддийского восприятия жизни. Впрочем, автор этих песен неизвестен, и можно допустить, что записи были сделаны буддийским монахом и не обязательно японцем.
Такого же рода произведения, толкуемые комментариями в свете влияния буддизма, есть у Отомо Якамоти в кн. XX (песни 4468, 4469). В них говорится о духовном поиске, о желании найти "истинный путь":
| Люди смертные земли | Уцусэми-ва |
| Ни в какой не входят счет… | кадзунаки ми нари |
| Как хотел бы я, | яма кава-но |
| Чистотой любуясь рек и гор, | саякэки мицуцу |
| Истинный найти для сердца путь! | мити-о тадзунэ на |
(XX — 4468)
| С лучами солнца состязаясь, | Ватару хи-но |
| Которые обходят небеса, | кагэ-ни киоитэ |
| Хотел бы в поиски отправиться и я, | тадзунэтэ на |
| Чтоб вновь вступить на путь | киёки соно мити |
| Кристально чистый. | мата мо аваму тамэ |
(XX — 4469)
Путь интерпретируется здесь как путь Будды. Выражение "вновь вступить на путь кристально чистый" означает следование буддизму и в будущем рождении.
Однако песни подобного характера единичны, чаще в них просто выражены грустные раздумья по поводу бренности человеческой жизни.
В отдельных произведениях употребляются изречения буддийского толка: "живущим на земле суждено покинуть мир" ("икэру моно цуи ни синуру моно" — "живущие в конце концов умирают"). Это изречение можно встретить в песнях Отомо Табито и в песне поэтессы Отомо Саканоэ.
Некоторые произведения свидетельствуют о влиянии на их авторов буддийского учения о переселении душ. Намек на это можно усмотреть в песне Окура:
| Как птицы, что летают в небе, | Цубаса насу ари |
| Быть может, он являлся здесь потом | каёицуцу |
| И видел все. | мирамэдомо |
| Не знают только люди, | хито косо сиранэ |
| А сосны, может, ведают про то. | мацу-ва сирураму |
(II — 145)
Речь идет о принце Оцу, который перед казнью в надежде на помилование
| В непрочном бренном этом мире | Коно ё-ни ва |
| Молва людская велика, | хитогото сигэси |
| Что ж, в будущих мирах | кому ё-ни мо |
| Мы встретимся, мой милый, | аваму вага сэко |
| Пусть нынче счастье нам не суждено! | има нарадзу томо |
(IV — 541)
Впрочем, мотив этот крайне редок; как уже говорилось, песни антологии, и авторские, и анонимные, содержат главным образом раздумья о бренности и краткости земной жизни. Трудно сказать, чем навеяны эти мысли — вызваны ли они причинами "местного характера" или влиянием буддийских учений. Историческая протяженность материала антологии позволяет предположить, что он создавался под воздействием различных факторов. Не исключено, что в какой-то период обращение к новому вероучению в поэзии было своего рода литературной модой, пришедшей из Китая. Такой вывод подсказывают сами песни, которые передают обычно только соответствующее настроение, порой даже в одинаковых выражениях и образах, и лишены подлинной философской глубины.
Уже отмечалось, что ощущение эфемерности человеческого существования, возникавшее как реакция на определенные местные условия, способствовало быстрому распространению в Японии, в частности в ее поэзии, буддийской идеи бренности всего земного. Но в то же время сходная духовная настроенность, по нашему мнению, упрощала само понимание этого учения: оно было воспринято как нечто знакомое, близкое и потому осваивалось только внешне, поверхностно. Надобность проникновения в суть его отпадала из-за кажущегося тождества восприятия человеческой жизни и окружающего мира.
Песни "Манъёсю" дают основание считать, что буддизм в VIII в. еще не затронул духовных глубин народа. Это подтверждается и оптимистическим звучанием произведений памятника, в том числе и песен авторов, отдавших дань увлечению буддизмом, но не сделавших его своим мировоззрением.
Перу того же Якамоти, например, в поздний период его творчества принадлежит следующая песня:
| Хоть знаю я, | Минава насу |
| Что временное тело, | карэру ми дзо то ва |
| Подобно легкой пене на воде, | сирэрэдомо |
| И все же я прошу себе | нао си нэгаицу |
| Жизнь долгую, чтоб длилась бесконечно! | титосэ-но иноти-о |
(XX — 4470)
И Окура в ряде своих произведений предстает перед нами жизнелюбом:
| Жемчуг иль простая ткань — | Сицу тамаки |
| Тело бренное мое | кадзу ни мо арану |
| Ничего не стоит здесь, | ми-ни арэдо |
| А ведь как мечтал бы я | титосэ ни мога то |
| Тысячу бы лет прожить. | омохоюру камо |
(V — 903)
| Словно пена на воде, | Минава насу |
| Жизнь мгновенна и хрупка, | мороки иноти мо |
| И живу я, лишь моля: | такунава-но |
| О, когда б она была | тихиро-ни мога то |
| Долгой, крепкой, что канат! | нэгаикурасицу |