Замки из песка
Шрифт:
– Да, – согласилась я, нервно теребя шнурок застежки на рюкзаке.
– Бабулечка, ты же дождешься меня, – мысленно обращалась к ней. – Только держись, ладно? Я скоро приеду. Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо.
Оплата прошла успешно, мне вручили билет, и я направилась в зал ожидания. Очереди были везде. Пока проверяли багаж и паспорт, прошло около получаса. На металлическое кресло с видом на взлетно-посадочную полосу я упала уже совершенно обессиленная.
Головная боль вернулась, сдавив виски металлическими молотками. Откинув голову на холодную спинку кресла,
Отец не звонил мне, не требовал приехать «домой». Место, где они жили все это время, я никак не могла назвать своим домом, язык не поворачивался. Дом у меня был там, в Сочи, где прошло все мое детство. Вторым домом для меня стала квартира бабушки. Но тот коттедж в элитном поселке недалеко от Еревана, не может называться этим красивым, нежным, наполненным смыслом, словом.
Мурашки забегали по коже, стоило подумать об этом. Хватит ли мне сил ступить к ним на порог? Смогу ли посмотреть в глаза, ненавидящих меня, людей? Переживу ли это испытание?
Но стоило мне снова подумать о бабушке, о своей любви к ней, как все сомнения исчезли. Ради нее я пройду через любые трудности, вынесу все оскорбления и обвинения, которых, я знаю, будет великое множество. Мой отец не из тех людей, кто легко прощает или забывает ошибки других. Он будет снова и снова напоминать мне обо всем, пока не сломает, окончательно и бесповоротно. Арсен снова будет стоять рядом с ним и наслаждаться процессом. Ему никогда не придет в голову признаваться во всем и смыть ярмо «гулящей» с моего лба.
Что же ты за штука такая, жизнь? Откуда в тебе столько ненависти и жестокости? Ты так легко ломаешь судьбы людей, словно получаешь от этого невероятный кайф. Тебе приятно видеть слезы и страдания. Почему?
Слезы снова защипали глаза, разъедая белки. Я не хочу больше плакать. Хватит! Уже достаточно слез было пролито по вине других. Когда они уже иссякнут? Сколько можно?
Продолжая сидеть с закрытыми глазами, почувствовала, как заскрипело соседнее кресло. Это должно стать еще одним сдерживающим фактором для меня. Я не стану плакать при посторонних. Не покажу своей слабости.
– Так и не скажешь, что у тебя стряслось? – Прозвучало у меня над самым ухом. Распахнув глаза, так резко повернулась к источнику голоса, что шея хрустнула и нещадно заныла. Сочувствующие глаза с россыпью золота вокруг радужки, смотрели на меня с нескрываемым любопытством. Массивное тело лежало в такой близости, что я кожей чувствовала каждое понятие и опущение мощной груди. Загорелые руки с длинными холодными пальцами лежали на подлокотниках, поза выдавала человека, привыкшего получать от жизни все. – Удивилась? – Он почти смеялся, губы его растянулись в голливудской улыбке, на щеках появились две симметричные ямочки.
– Что ты здесь делаешь?!
Дмитрий
– Как ты смеешь? – Раскатистый, преисполненный
Лидия Игнатьевна – восьмидесятилетняя глава клана возникла на пороге гостиной, презрительно скривив губы. Ее холодные, безжизненные серые глаза с ярко-выраженной катарактой, изучали руины, учиненные мной. Тонкие, почти серого цвета, губы соединились в, почти незаметную линию, выражая глубокое отвращение. А когда ее взгляд остановился на, болтающейся на петлях, дубовую дверь, тощие, костлявые пальцы с паутиной темно-синих вен, с силой сжались на рукояти трости.
Ее появление было ожидаемым явлением. Бабка никогда бы не стала терпеть буйно помешанного внука, особенно, когда стены ее величественного особняка сотрясались от моих криков и бесконечных угроз. С самого детства она не скрывала своего истинного отношения ко мне. Ей претила мысль о том, что сын пианистки, которую старший сын привел в семью без ее ведома и благословения, является единственным и полноправным наследником всего состояния Лебедевых.
Если раньше меня это никак не волновало, и я всячески игнорировал наличие столь ядовитой, переполненной ненавистью, родственницы, сегодня все изменилось. Правда открылась мне, сорвав многолетнюю пелену с глаз. Больше я никому не позволю пренебрегать собой, своей матерью и тем, что сделали с ней.
– Где он?! – Рявкнул, пропустив ее вопросы мимо ушей. Я не собирался тратить силы на бессмысленную болтовню с той, кто уже давно сделала свой выбор.
– Что ты себе позволяешь, сопляк?! – Взревела та в ответ, громко стукнув металлической ножкой своей массивной трости. Седые, полностью обесцвеченные, брови негодующе взлетели, лицо Лидии исказила гримаса плохо скрываемой ярости. Морщины стали настолько глубокими, что легли складками на лбу, щеках и подбородке. – Твое поведение омерзительно…
– Бабушка, – процедил это слово сквозь зубы, для меня оно больше походило на ругательство. – Тебе не кажется, что ты немного опоздала с попыткой воспитать меня? Я уже давно не ребенок, если вдруг ты не заметила. Не нужно так со мной говорить. Поверь, твой возраст не заставит меня замолчать.
Развернувшись, хотел было выйти из комнаты и отправиться на поиски дяди, но она снова завладела моим вниманием.
– Я и не ожидала от тебя ничего другого, – желчь сочилась из ее глаз, выплескивалась вместе с тяжелым дыханием. – Жаль, мой сын не понял этого. Ты не достоин, носить нашу фамилию, как и твоя мать-вертихвостка. Окрутила Вадика, заставила поверить, что ты – его сын…
Черт возьми, в этот момент я очень жалел, что она – женщина. Скажи это кто-нибудь другой, уже давно поплатился бы за каждое свое замечание. Но ничего, и на нее найдется управа. Больше никто не посмеет порочить имена моих родителей. Хватит! Даже самому могучему терпению приходит конец.
– Обидно, наверно, – нарочито спокойно ответил я, мазнув ее псевдосочувствующим взглядом. – Бабушка, скажи, – торжество светилось в моих глазах, губы растянулись в хищном оскале, – какого это – полностью зависеть от ублюдка? Жить, и знать, что каждый твой вздох контролирует тот, кого ты больше всего ненавидишь…