Замок де ла Кастри. Том 1
Шрифт:
– Расскажи, что было дальше.
Девушка кивнула, однако рассказ продолжила далеко не сразу.
– После того, как Адриан погиб, я долгое время была без сознания. Очнулась я здесь, в Петербурге, рядом с каким-то борделем. В голове у меня крутилось твое имя, и я не придумала ничего лучше, чем зайти в этот бордель и расспросить о тебе. Но встретившиеся мне там проститутки едва не убили меня за одно только упоминание твоего имени.
Андрей привез меня сюда, ну а дальше ты знаешь. В голове у меня все еще крутился тот бред, который мне внушил лес, а может, призрак того мужчины с мечом, – Джули
Кто знал, что можно так полюбить тебя за одну ночь?
Вырезая из дерева (правда, что он вырезал, он пока еще не знал сам), Дима мечтал о том, чтобы его последние слова, с которыми он покинул Эвелин, не были такими же грубыми, как края этой маленькой деревянной фигурки. Он мог их отшлифовать, покрыть лаком, заставить блестеть, но ни одного пророненного в раздражении слова он не мог вернуть назад.
Юноша убрал лезвие перочинного ножа и посмотрел на свое творение. Фигурка напоминала голую женщину, стоящую на коленях и поддерживающую руками ниспадающие волной до пояса волосы. Впрочем, руки получились такими тонкими и кривыми, что Дима рассмеялся. Повертев фигурку в руках, он отдал ее цыганенку, который около получаса сидел рядом, наблюдая за его работой. Счастливый мальчик бросился прочь показать игрушку маме.
После того как они с Эвелин расстались, Дима почти все время проводил с цыганскими детьми. Для них, оборванных и безграмотных, он был практически божеством, учащим их самым, казалось бы, обыкновенным вещам, таким как чтение и письмо. Он учил их мастерить руками, рассказывал, как люди живут в больших городах. Все это вызывало у детей восторг, а Диме помогало не думать об Эвелин и о своих расстроенных чувствах. Одно он знал точно: что никогда не любил ее по-настоящему. Он определенно испытывал к Эвелин сильную страсть, но страсть имеет безжалостную тенденцию затухать со временем.
На дворе стояла середина декабря. С каждым днем становилось все холоднее, и теперь ни у кого не осталось сомнений – зима все же наступит, и она будет суровой. Цыгане собирали свои пожитки, нужно было уходить. Они никогда не оставались в Приюте на зиму, и в этот раз дорога звала их в более теплые места. Над табором то поднимался, то затихал звонкий хор цыганских голосов, напевающих незатейливую мелодию, которая вскоре окончилась под аккомпанемент детских радостных воплей.
Дима вздохнул. Скоро в Приюте не останется детей, и это огорчало юношу. Ближе Габриэля и Эвелин у него никого не было, а, учитывая, что де ла Кастри в последнее время ходил как во сне, погруженный в свою безумную любовь, у Димы оставалась только Эвви, но та не хотела с ним больше разговаривать.
Истомин понимал, что расстаться с ней было жестоко, но ничего не мог поделать со своими чувствами. Женщинам в Приюте приходилось несладко. Чтобы как-то обезопасить себя, им приходилось доказывать всем свою полезность.
Женщин в Приюте было немного, и практически все они работали на кухне. Эвелин не нашлось там места, она совершенно не умела готовить, не любила даже мыть посуду. Однако у нее все же оставался один талант, о котором Дима был хорошо осведомлен. Так что, когда он больше не смог скрывать
Юноша сидел на бревне, наблюдая за суматохой, с которой цыгане снимались с места, и вертел маленький ножик в руке. Он думал о Габриэле, который так отдалился от него. Честно говоря, его друг в последнее время отдалился от всех, кроме Джули, конечно. Даже Андрей удивлялся, что больше не видит прежнюю троицу вместе.
Мысли о де ла Кастри заставили Диму вспомнить о мальчике, за которым он уже долгое время присматривал. Мрачный чернявый цыганский паренек понравился ему сразу. Лури любили бы здесь все, если бы он только позволил, но он был слишком занят подражанием своему кумиру, за которым следил, затаив дыхание, повторяя его жесты, слова, мимику…
Его кумиром был Габриэль. И Дима часто повторял, что это не доведет парня до добра. Габриэлем мог быть только сам Габриэль, да и тот, кажется, с трудом с этим справлялся. А парень, которому не исполнилось и тринадцати… Дима надеялся, что это пройдет у парня со временем, а пока решил за ним приглядывать.
Вот и теперь он наблюдал, как Лури, отвергнув всякую помощь, мучился в канаве, пытаясь вытолкнуть из канавы разбитое деревянное колесо от вардо, и упорству мальчика можно было только позавидовать. Все знали, как там ужасно воняло! И о чем только думал дед парня, когда давал ему это задание…
Дима терпеть его не мог. Старый дурак целыми днями сидел у костра и бормотал что-то в бороду, издеваясь над Лури, который часами болтался вокруг него в ожидании новых заданий, выполнив которые, он якобы мог стать похожим на де ла Кастри.
Истомин окликнул Лури после того, как тот в очередной раз ткнулся лицом в грязь, но мальчик не обратил на него никакого внимания. Дима уже убирал перочинный нож в карман, собираясь помочь ему, когда из дома вышла Эвелин. Застегивая на ходу пуговицы длинного шерстяного платья, она направилась прямо к нему. Выражение ее лица не понравилось Диме, и он сделал вид, что не замечает ее.
– Доброе утро, – холодно поприветствовала его Эвви.
– Угу, – пробормотал Дима, доставая пачку сигарет.
– Может, ты потом покуришь? – Эвелин взяла его за руку. – Нужно поговорить.
В канаве с громким всплеском упало колесо, и послышался вопль, полный нескрываемой досады и боли.
Дима выдернул руку.
– Я лучше Лури помогу, пока не поздно, – и он поднялся.
– Постой. Помоги лучше Габриэлю.
Дима замер, боясь поднять глаза на бывшую подругу.
– Разве что-то случилось?
– Пойдем со мной.
Они поднялись в комнату, в которой раньше так самозабвенно предавались всевозможным ласкам, и Эвелин закрыла дверь. Напряжение, которое витало между ними, казалось, можно было нащупать в воздухе.
– Ну?
Женщина не знала с чего начать.
– Знаешь, Габри ведь собирался провожать цыган сегодня.
– Да, знаю, – пробормотал Дима, подходя к окну, чтобы видеть Лури. – Только ему нужно поторопиться, иначе цыгане уедут без него.
– В том-то и дело! Он не может встать!