Замок Дор. Прощай, молодость (сборник)
Шрифт:
– Но допустим, Амиот не захочет?
– Захочет, когда я с ним поговорю, – твердо ответила миссис Бозанко. – Но это, полагаю, будет не так-то просто. Что касается миссис Льюворн, то я не думаю, что причиняю ей зло. Мне жаль ее, бедняжку. По-своему я ее понимаю. Но существуют же принципы. К тому же у нас дети, и негоже, чтобы рядом с двумя невинными существами творилось такое.
– Да, – согласился мистер Бозанко, – это серьезный довод, моя дорогая. Не они ли там чирикают за стенкой, в соседней комнате?
– Чирикают, как пара воробушков.
– Почему
– Потому что сегодня Мэри исполняется четырнадцать лет, и Джонни разбудил ее, чтобы вручить свой подарок – хорошенький молитвенник, который я купила, в переплете, украшенном слоновой костью, с духовными гимнами Уэсли!
Миссис Бозанко отправилась в Трой в двуколке и вернулась, когда еще не было трех часов. Таким образом, у нее осталось достаточно времени, чтобы упаковать корзину для пикника по случаю дня рождения, которую Амиот и Зилла отнесли на место, выбранное детьми, – у подножия виадука, под лиственницами.
Она послала Зиллу на конюшню, а сама поднялась наверх, чтобы принарядиться. Это заняло совсем немного времени, и, когда вернулась служанка, миссис Бозанко уже поджидала ее на пороге черного хода.
– Он сейчас придет, – сообщила Зилла.
– Что за женщина беседовала с ним? Я заметила ее из окна спальни.
– Это была служанка мистера Льюворна, из Троя. Я видела ее раза два, однако узнала, когда она шмыгнула прочь. «Шуры-муры», – сказала я себе, хотя и не знала, встречались ли они раньше. Ну что ж, лето – самое подходящее время для таких дел. И я в свое время слушала кукушку. Но он ушел в море и сгинул там зимой.
– Сейчас конец июля. «В июле он готовится сбежать», – процитировала хозяйка.
Семья устроила праздничное чаепитие под виадуком. Дети занялись костром, беспрерывно споря и стараясь убрать пепел от костра, кем-то разложенного здесь раньше.
– Но что это такое? – спросил Джонни, поднимая кусок обуглившегося дерева.
– Это моя скрипка, – признался Амиот. – Я понял, что никогда не смогу играть на ней правильно, и сжег ее здесь.
– Значит, мелодий больше не будет?
– И историй не будет?
– О, истории будут, много-много, я надеюсь.
Дети начали к нему приставать, и он рассказал им бретонский вариант истории о Рудольфе и леди из Триполи – одну из тех легенд, которые странствуют по миру. Голос его звучал взволнованно, он раскраснелся и жестикулировал больше, чем обычно. Миссис Бозанко пристально за ним наблюдала. Взгляд ее мужа был устремлен на берег реки и на пшеничное поле.
Потом показались грачи, летевшие в Пенквайт, и Амиот, пересчитывая птиц, говорил, кто из них родители, а кто – птенцы; юные грачи учились летать, с каждым днем все выше и дальше.
Когда чаепитие закончилось и все было упаковано в корзину, миссис Бозанко тронула юношу за рукав:
– Задержись-ка, Амиот. Я хочу сказать тебе пару слов.
Вздрогнув, Амиот посмотрел на нее:
– Что-то случилось,
– Надеюсь, нет – уверена, что нет; а если это так, то я как раз вовремя.
– Если у хозяина есть какие-то жалобы на мою работу…
– Жалоб нет. Как раз сегодня утром он хвалил тебя.
– Тогда, если я ненароком вас обидел и вы не можете мне простить…
– Нет, Амиот, ничего такого. Ты же знаешь, что все мы – и мистер Бозанко, и я, и дети – очень тебя полюбили.
«Да поможет мне Бог, – подумала она про себя. – Ведь я отсылаю его как раз в тот вечер, когда у Мэри день рождения. Это разобьет ребенку сердце».
– Тогда я понимаю, в чем дело. Вы и хозяин не так богаты, чтобы позволить себе и дальше быть со мной столь щедрыми. Мне следовало бы об этом подумать. Но если дело только в этом, то хозяин может не платить – ведь это он сам великодушно предложил мне плату. И все эти деньги лежат в верхнем ящике комода в моей комнате – в носовом платке, завязанном узелком. Для чего мне здесь деньги? А что до еды, то в последнее время я обнаружил, что мне нужно совсем мало.
При этих словах миссис Бозанко чуть не рассмеялась. Конечно, она это заметила – ей ли, такой рачительной хозяйке, этого не заметить! Но – увы! – она знала, из-за чего он потерял аппетит.
– Амиот, – сказала она, – это совсем тут ни при чем, совсем. Я сказала, что мы тебя любим, но в последнее время я за тобой наблюдала, как мать за собственным сыном. И я говорю тебе, точно так же как сказала бы своему сыну, будь он твоего возраста: «Ты должен с этим покончить!»
– Да, вы были мне самым лучшим другом из всех. Я не спрашиваю почему, так как знаю это. Только из-за вашего доброго сердца вы так отнеслись ко мне, чужаку, лишенному друзей. Но разве я не отплатил всем, что было в моих силах?
– Отплатил.
– Тогда скажите мне, по крайней мере, в чем моя вина?
– Ты влюблен.
Он потупился, а потом взглянул ей прямо в глаза:
– Да, влюблен. Это преступление?
– Амиот, ты влюблен в замужнюю женщину, Линнет Льюворн. Она передает тебе послания через свою служанку. Сегодня она тоже послала тебе записку. Не так ли?
– Так, мадам. Но вы сказали «замужняя»?
Миссис Бозанко поморщилась:
– Что она тебе сказала?
– Вообще-то, она ничего мне не сказала, мадам. Но у меня, конечно, есть свои мысли, как и у вас – ваши. Вы мудрее меня. Что же думаете вы?
– Она и ее муж едины пред ликом Божьим, – ответила миссис Бозанко.
– Я очень мало знаю о Божьем лике, – сказал Амиот. – Как вам известно, я попал на исландское рыболовное судно, толком не поучившись в школе. На борту моего первого судна я слышал много грязных разговоров. Но это другое, совсем другое!
– Послушай, Амиот. Я действительно говорю с тобой как с собственным сыном. Ты должен уйти сегодня вечером, покончив с этой ребяческой любовью, ты еще станешь взрослым мужчиной.