Замок из песка

Смолякова Анна

— Это уже становится интересным, — и распахнула дверь.

Мария Иволгина на самом деле была еще красивее, чем показалась мне тогда. Словно бы и не постарела за эти четыре года, а только расцвела. Золотисто-русые волосы упругими волнами лежали на ее плечах. Огромные темные глаза светились спокойным и чуть насмешливым любопытством. На ней был адидасовский спортивный костюм и домашние шлепанцы с открытыми носками. А из тапок выглядывали короткие, изуродованные пуантами пальцы…

— Ну, здравствуйте, девушка, — сказала она, клоунски-радушным жестом приглашая меня войти. — Что вы имеете сказать

по поводу моего мужа?

Я, конечно, готовила себя к этому разговору, но тут вдруг растерялась.

— Да ничего… Просто мой брат… Он его знакомый, и просил меня его найти. А в театре говорят…

— Как зовут вашего брата?

— Саша Ледовской, — соврала я уже увереннее.

Жена Иволгина наморщила лоб, пожала плечами, а потом призналась:

— Не помню такого. Ну да ладно… Проходите.

Теперь в ее голосе слышалось гораздо больше радушия и какой-то даже виноватости.

— Вы извините, — говорила она, шагая впереди меня по коридору, — что я вас так встретила. У нас тут свои трудности. Впрочем, вам это неинтересно.

А я смотрела на серые, с голубыми веточками обои, на светлые кроссовки под вешалкой, на самодельную полочку для телефона, сделанную явно мужскими руками. На двери ниши висел старый плакат со сценой из «Тысячи и одной ночи».

— Вот это мой муж, — Мария усмехнулась и щелкнула пальцами по изображению Иволгина. — Только брат ваш его здесь не найдет. Уехал мой благоверный покорять столицу, и когда вернется, никому не ведомо.

— А вы с ним не поехали?

— Как видите! Раз стою здесь перед вами — значит, не поехала.

— И не собираетесь?

Она как-то слишком поспешно отвернулась в сторону, сощурилась как от солнца, а потом спросила:

— Чай пить будешь?

Зайдя на кухню, мы наконец-то познакомились и по просьбе хозяйки перешли на «ты».

— Зови меня Маша, — предложила она, вместо чая наливая на дно чашечек домашнюю облепиховую настойку. — А то — Мария… Меня и не зовет так никто.

После первой порции настойки выяснилось, что в Москву она не поедет, потому что у сына здесь хорошая английская школа, у нее — квартира. И вообще, ей надоело таскаться за мужем по гостиницам.

После второй, что мне — девушке молодой — не следует рано выходить замуж.

— Понимаешь, — говорила Маша, откусывая шоколадную конфету, — вот выскочила я замуж в семнадцать! Забеременела и выскочила. И поставила жирный крест на собственной карьере и собственной жизни. Я ведь тоже, как он, в хореографическом училась. Перспективной считалась. В дипломном спектакле должна была одну из сольных партий танцевать… А потом замужество, роды, кормление… Он носится по городам и весям, а я за ним с Артемкой и чемоданами. В общем, в балет я, конечно, так и не вернулась. Поздно потом уже было…

Я знала и про то, что она вышла замуж в семнадцать лет, и про то, сколько ей сейчас, и про сына. И оттого, что была вынуждена вежливо и заинтересованно внимать ее исповеди, чувствовала себя ужасно неловко.

А после третьей порции облепиховой настойки, пахнущей солнцем и медом, она вдруг сказала:

— Смысла мне нет за ним ехать, даже если б я вдруг и засобиралась. Плохо у нас все, разваливается к чертовой матери. Конечно, что ни делается — все к лучшему… Но ведь

какая любовь была! Смешно вспомнить…

Минут через десять я извинилась и ушла. А на следующий день положила на стол главного балетмейстера заявление об уходе.

— И куда же ты собралась? — спросил он, примерно через час поняв, что спорить, угрожать и уговаривать меня бесполезно.

— Куда глаза глядят, — я впервые за последний месяц улыбнулась.

Мои глаза глядели в Москву…

Часть вторая

ВЫХОД ОДИЛЛИИ

По расписанию поезд должен был прибыть ровно в одиннадцать утра, но мы опаздывали на час с лишним. Обе мои соседки по купе нервничали. Первую — молоденькую блондинку с «колоском» на голове и нескончаемым «Диролом» в кармане льняных шортов — волновало то, что жених, который «официально еще не жених», может обидеться, плюнуть на все и уехать с вокзала. Вторую тревожил гораздо более прозаический вопрос — неожиданно длинная санитарная зона, начавшаяся аж от Сергиева Посада.

— Это ж где я там по вокзалу буду со своими сумками да чемоданами носиться? — трагически вопрошала она, всплескивая руками. — А на метро, кто его знает, сколько ехать?

Потом добавляла негромко и со значением: «И потом, говорят, в Москве все жутко дорого», — намекая, видимо, на стоимость платных туалетов.

Мне не хотелось слушать ни про туалеты, ни про психически неуравновешенного жениха. За окном, теряясь в щедрой июньской зелени, проплывали купола церквей и стандартные белые свечки современных домов, открытые платформы электричек и оживленные автострады. Там была Москва! Та самая, с Кремлем и Арбатом, с Большим театром и парком Горького… В тамбуре, возле окна, курили мужчины — вероятно, москвичи. И в открытую дверь нашего купе влетали обрывки их разговора. Они говорили о чем-то своем, повседневном, незначительном. А я сладко замирала от незнакомых названий: Покровка, Маросейка и чисто московского — Люблино с ударением на последнем слоге.

Я хотела в Москву. И все-таки в первый момент замерла от неожиданности, оказавшись на перроне Ярославского вокзала. Просто сказать, что здесь было многолюдно, — значило ничего не сказать. Носильщики с грохочущими железными тележками, то ли цыганки, то ли молдаванки с огромными клетчатыми сумками, лоточники с разноцветными батареями банок cпрайта и колы — все это напоминало бесконечно меняющийся узор калейдоскопа. В раскаленном воздухе витал запах мазута и жареных сосисок, под ногами жалобно чавкали рассыпанные кем-то помидоры. А от серых стен гулким эхом отдавалась песня про упрямого мальчика, который хочет в Тамбов даже из столицы…

Выбравшись из эпицентра толчеи и суматохи, я остановилась возле киоска «Печать». Антипов не обманул: рядом с газетами и журналами и в самом деле лежало штук пять различных карт Москвы. Узнав, что требуются адреса не только гостиниц, но и Домов культуры, продавщица несколько удивилась, но все же посоветовала карту-схему среднюю по цене и необъятную по размерам. Вот этот-то самый огромный лист, похожий на план масштабного сражения, я и разворачивала на весу, когда ко мне подошел улыбчивый парень в светлых слаксах и вискозной рубашке с сине-зелеными разводами.