Замок ледяной розы
Шрифт:
– Даже и не думал произносить вслух нечто подобное. Вообще уже теряюсь в догадках, каким способом можно тебя удержать, если ты что-то задумала. Ну, разве что связать и запереть в шкафу. Так что можешь возвращаться, так и быть.
– А ты… будешь по мне скучать? – я смутилась и поковыряла землю носком туфли.
– Скучать по ходячему стихийному бедствию, которое обрушивает тебе на голову град, торнадо и потоп одновременно, и к тому же само умудряется постоянно влипать в неприятности?
Я совсем приуныла.
– Спрашиваешь тоже! Конечно, -
Я просияла. Снова он со своими шуточками! А я как всегда повелась.
– И знаешь, что… Хотел тебе сказать ещё одну вещь.
Рон отвернулся и пару долгих мгновений разглядывал замок. Его стены, которые будто лучились теплом. Ослепительный блеск утреннего солнца, отражающийся в синих витражах. «Ледяные розы Винтерстоунов», горделиво возносящие пышные бутоны, что источали дивный аромат и плавно покачивались в такт налетевшему ветру.
Когда мой друг снова обернулся ко мне, на лице его было удивительно светлое, умиротворённое выражение.
– Спасибо тебе за это… Черепашка!
Он склонился над моей рукой, как настоящий принц на балу, и поцеловал мою раненую ладонь.
Уже сидя в трясущемся экипаже, наблюдая за тем, как быстро мелькают за окном заснеженные деревья и прижимая к животу перевязанную руку, я вдруг поняла кое-что.
Где именно ещё в замке я видела символ, что изображён был на щите последнего из эллери с гобелена. Символ, что чертили гости на земле в ночь Праздника. Розу в круге.
На той самой заветной двери, что вела в башню замка и никому не желала открываться!
Что ж – кажется, на будущую зиму у меня грандиозные планы.
Четвертая зима в Замке ледяной розы (4.1)
Ещё один год пролетел незаметно. Иногда мне казалось, что я живу от зимы до зимы. На всё остальное время впадаю в спячку и существую только воспоминаниями и мечтами. И с каждым разом всё труднее и труднее расставаться с Замком ледяной розы – как будто он прорастает в меня корнями, незаметно, но властно оплетает объятиями колючих тёмных ветвей… Их касание – нежнее лепестка розы, но я знала, что стоит неловко пошевелиться – и шипы вонзятся в сердце.
Может быть, я и правда повзрослела за этот год, потому что именно такие мысли бродили у меня в голове, когда я снова тряслась в экипаже по колдобинам зимней заледеневшей дороги и вглядывалась во тьму меж деревьев. Касаясь ладонью дрожащего холодного стекла, считывала шёпот ветра.
Отчего-то мне было тревожно в этот раз. Куда-то девалось предощущение праздника, что охватывало меня всю в раннем детстве в такие моменты. Я пыталась нащупать его осколки где-то внутри, но никак не могла.
Волк завыл где-то вдали.
Я вздрогнула и посмотрела на отца. Тот мирно дремал на противоположном сидении. Не стану его будить.
Надеюсь, Рон оценит сюрприз, который я приготовила специально для него. Зелёное платье самого настоящего черепашьего цвета, которое мы сшили вдвоём с мамой. Я выпросила – только не сказала, почему хочу именно такую ткань. Кажется, мне понравилось
Волосы я больше не носила собранными в детские хвосты – их подстригли короче, чуть ниже плеч, и верхние пряди моих непослушных кудрей теперь собирала аккуратная заколка. Всё-таки девять лет – это уже серьёзно. И я жуть как хотела, чтобы меня, наконец, стали принимать всерьёз.
Эта зима непременно будет самой замечательной, убеждала себя я. Замок исцеляется. Никакой толпы гостей. Мой друг снова со мной дружит и совершенно точно не будет больше игнорировать. Я ведь должна радоваться сейчас, правда?
Тогда откуда эта тревога, что скручивает нервы в тугой комок и заставляет кусать обветренные губы?..
Сухой треск распорол мерную дорожную тишину.
Лошади заржали и встали как вкопанные.
Отец едва не свалился с сидения и проснулся, недоумённо моргая. Успокаивающие возгласы нашего кучера где-то снаружи – пытается сделать так, чтобы Белоногий и Сказка перестали нервничать и вставать на дыбы. Я вижу в окно их развевающиеся светлые гривы и мохнатые передние ноги с острыми копытами, которыми они бьют морозный вечерний воздух. Чувствую, как трясётся экипаж от этих беспорядочных движений.
Папа всё-таки вникает в ситуацию. Торопливо поднимается и, уже вылезая из экипажа, бросает мне на ходу:
– Кэти, посиди здесь, а я пойду посмотрю. Только не выходи! Здесь водятся волки.
И я должна, наверное, быть за него спокойна, потому что он берёт с собой револьвер, но сердце отчего-то бьётся как сумасшедшее.
– Ну что, Клэнси, как наши дела?
– Плохо, милсдарь. Передняя ось лопнула. Кажется, что-то напугало лошадей.
– Починить сможешь?
– Никак нет. Боюсь, мы тут застряли. Позвольте, отпрягу Белоногого и поеду вперёд по дороге? До замка его сиятельства вроде бы не так далеко…
– Ох… видимо, и правда нет другого выхода. Распрягай!
Какой-то шум, возня, металлический лязг. Тихое тревожное ржание лошадей. Я уже с трудом могу усидеть на одном месте и плотнее кутаюсь в своё тёмно-коричневое пальто. Экипаж выстудило, и моё частое дыхание вырывается облачками пара. Дышу на ладони, но согреться не выходит.
– Мастер Лоуэлл, не пойму… как так-то! Обе передние подковы слетели! Даже не вижу, куда они делись в темноте. Сейчас, погодите… и у Сказки тоже! Чертовщина какая-то – так не бывает, чтоб одновременно!
В довершение всех бед гаснут оба фонаря, привязанных снаружи к экипажу. Я остаюсь в совершенной темноте.
Нет, у меня столько терпения в принципе природой не заложено! Места мало в организме, наверное, для этой загадочной субстанции. Да и если продолжу сидеть сиднем – замёрзну насмерть. Тепло уходит из меня стремительно, как будто где-то прямо в Рин открыли нараспашку маленькую форточку.
Я выпрыгнула из экипажа на совсем чёрную в темноте дорогу без единого сугроба… чтобы с размаху угодить в здоровенную грязную лужу с ледяной водой, утонуть в ней по щиколотку.