Замок на скале

Вилар Симона

У Бэкингема все плыло перед глазами, и он не сразу понял, что случилось. Но, когда понял, вскинулся на ложе, как ужаленный.

– Что ты говоришь?

– Истинная правда! Слава Богу, я проснулся, когда они подъезжали к сторожевой башне. Слышите, как тихо? Вьюга улеглась, на дворе такой мороз, что и саламандра околеет, любой звук за милю слышно. Вот я и поднялся, когда затрубили у ворот аббатства. Слышите, сэр, сейчас они как раз спешиваются.

Несмотря на ломоту в суставах, Генри рывком поднял непослушное тело и, подойдя к узкому оконцу, осторожно его отворил. В лицо дохнуло холодом. Внизу, в морозной мгле, раздавалось бренчанье сбруи и резкий

скрип снега. Властный голос требовал позвать настоятеля.

– Они только что приехали?

– Да. Я слышал, как засуетились монахи и кто-то пробежал по коридору, крича, что прибыл граф Ангус.

– Граф Ангус?

До Бэкингема только теперь стал доходить смысл происходящего.

– Не может быть. Он повредил ногу и не может передвигаться.

– Говорят вам, он здесь.

Генри вдруг прошиб пот. И отнюдь не из-за болезни. Он снова попытался хоть что-нибудь разглядеть сквозь узкое, как щель, окно, но Ральф сказал:

– Здесь вы ничего не увидите. Надо выйти в коридор.

Кутаясь в плащ, Генри, следуя за Ральфом, очутился в сводчатом проходе, в конце которого было большое, в человеческий рост, окно. Прильнув к одному из менее заиндевелых ромбовидных стекол, Бэкингем мог видеть силуэты людей во дворе, горящие факелы, снующие тени монахов, принимавших у вновь прибывших лошадей. В морозном воздухе голоса звучали отчетливо, однако разобрать слова было трудно. Генри во все глаза глядел на возвышавшегося посреди двора рослого всадника в меховом плаще.

В серебристом свете звездной ночи и бликах факелов его фигура на высоком вороном коне казалась неизъяснимо грозной. Под меховой опушкой капюшона нельзя было различить лицо, однако спустя мгновение среди наполнявших двор звуков выделился рокочущий бас:

– Клянусь семью страстями Господними! Долго ли я буду ожидать? Эй, монахи, куда девался ваш аббат?

От этого голоса наблюдающим за Дугласом англичанам стало не по себе.

– Сэр Генри, как вы полагаете, зачем он здесь? Святые угодники, смилуйтесь над нами!.. Что, милорд, если мы попросим покровительства у доброго аббата Ремигиуса? Может быть, он защитит нас от этого чудовища?

В ответ герцог фыркнул:

– Если бы аббат Ремигий был добрым, может, и защитил. А так… Мы ведь его кровные враги – англичане!

В это время сам настоятель, сопровождаемый двумя факелоносцами, вышел на крыльцо. Граф Ангус направил коня к самым ступеням. Он не собирался спешиваться и легко сдерживал скакуна, который рьяно бил копытом снег и грыз удила. От боков коня валил пар, он был разгорячен, и Генри, большой знаток лошадей, невольно залюбовался бы им, если бы не положение, в котором они оказались. Визг снега, шаги, треск факелов мешали расслышать, но все же Генри кое-что разобрал. До него донеслось:

– Сразу в путь… Честь графини, моей жены… Месть… Английский пес…

– Ну, мой славный Ральф, – Бэкингем похлопал оруженосца по плечу, – не знаю, как ты, а я не поручусь, что по мне в Мелрозе сегодня не споют: «Requiem aeternam dona ei, Domine» [54] .

– Милорд, как вы можете так шутить!.. – возмутился оруженосец.

Он умолк, и они стали пристально следить за событиями во дворе. Граф Ангус по-прежнему беседовал с аббатом, и внезапно тот громко, неподобающе для духовного лица захохотал, указывая в сторону дома для приезжих. Граф Ангус тотчас спешился. Теперь было видно, что он сильно припадает на правую ногу. Один из его людей подставил плечо, и граф, опираясь

на него, вместе с аббатом и сопровождающими направился к дому для гостей. Большая часть его людей тоже спешилась, и монахи приняли у них лошадей. Аббат шел рядом с Дугласом, и Генри слышал, как он сказал:

54

«Вечный покой даруй ему, Господи» (лат.). – начало католической заупокойной службы.

– Я с самого начала заподозрил, что здесь дело нечисто.

Ральф испуганно вцепился в локоть герцога.

– Бежим!

Бэкингем, невольно поддавшись панике, кинулся по коридору вслед за оруженосцем, но, когда они уже были у лестницы и услышали внизу голоса, опомнился.

– Постой, Ральф. Так мы попадем прямо к ним в лапы.

Теперь они метались по коридору, ища выход, Но здесь не было других дверей, кроме тех, что вели в кельи для знатных посетителей монастыря. Генри вернулся к окну. Прямо под ним тянулась покатая черепичная крыша галереи, опоясывающей двор. И пока Ральф судорожно дергал какую-то запертую дверь, в голове у Генри родился безрассудный и дерзкий план. Он видел, что монахи все еще держат под уздцы оседланных лошадей, а кованая решетка надвратной башни поднята и ворота не заперты.

– Ральф, скорее за мной! – вскричал герцог и с разбегу всем телом ударил в окно.

Раздался оглушительный звон разбиваемых стекол. Генри вывалился на кровлю и покатился по ней, пытаясь задержаться. Ему это не удалось, и он с трудом уцепился за зубчатый водосток. Раненую руку обожгло, и он, закричав, выпустил спасительный край и рухнул в темноту. Пухлый сугроб смягчил удар. В тот же миг герцог вскочил и, забыв о раненой ноге, метнулся через двор туда, где стояли лошади. Первым на его пути стоял конь графа Ангуса. Сильным ударом в челюсть Генри опрокинул навзничь державшего повод монаха. У него не было времени оценить дерзость своего поступка, он лишь заметил, что застывшие на мгновение от неожиданности ратники Дугласа теперь бегут к нему со всех сторон. В тот же миг, ухватившись за холку вороного, он рывком, без стремян, вскочил в седло.

– Ральф! – ревел он, наматывая на руку поводья и сдерживая бешено рвущегося жеребца.

Оруженосец уже спрыгнул с крыши и пытался поймать за повод какую-то испуганно мечущуюся лошадь.

– Ральф! Скорее!

Он видел, как к нему отовсюду приближаются люди, как беснуются испуганные лошади. Но в следующее мгновение ему пришлось туго. Жеребец, не признав чужака, неистово заржал и поднялся на дыбы. Генри пришлось всей тяжестью тела навалиться на шею животного, обхватив ее руками. С силой сдавливая горло коня, он словно прилип к его корпусу, но тут же отпрянул – опустившись на передние ноги, жеребец стал отчаянно бить задом.

Генри Стаффорд был не последним наездником, но сейчас ему пришлось призвать все свое мастерство, чтобы с помощью поводьев и стремян удержать коня. Он не обращал внимания на острую боль в ранах, целиком погруженный в борьбу с вороным. Рванув поводья, он заставил коня опустить голову. Сбоку из темноты выскочил воин с обнаженным мечом, но конь подкинул круп – и удар пришелся по окованной луке седла. В тот же миг воин испуганно закричал, сбитый с ног. Этот крик, полный боли, на миг остановил других подоспевших ратников. Генри натянул повод и сейчас же с ужасом увидел, что двое монахов раскачивают завязшую в снегу створку ворот.