Замок янтарной розы
Шрифт:
Тёмные стены взмывают над городом. Цвета бархатных лепестков чёрной брамантской розы, цвета пурпурной королевской мантии, цвета запёкшейся крови. Это скорее похоже на дворец, чем на военные укрепления… впрочем, крепостные стены были разрушены вокруг всех замков роз вскоре после победы Великого Завоевания.
Две тонкие башни по правую и левую руку, острые шпили и маленькие окна-бойницы. Четыре этажа, свет горит лишь в окнах второго – а прочие зияют тёмными провалами, и создаётся впечатление, будто замок тоже смотрит на меня.
Меня потянули за рукав, и я, наконец, сбросила оцепенение.
Когда-нибудь
От второй жены у любвеобильного Величества, кажется, тоже был сын, причем как-то так получилось, что они были чуть ли не ровесники с братом. Слухи ходили ещё о множестве королевских любовниц, но я старалась не вслушиваться в такие глупости.
Огромным усилием воли я оторвала взгляд от королевской резиденции, обнесённой высоким чугунным забором с изящной ковкой, в орнамент которой тут и там вплетены были чёрные розы.
Почему-то подумалось, что люди, которые день и ночь живут в таком давящем месте, должны быть капельку сумасшедшими.
Что ж – а мне пора лететь навстречу собственной судьбе.
Глава 6. В мою пятнадцатую весну
Действительность оказалась не столь радужной, как мне мечталось.
Я поступила без каких-либо проблем, но самое сложное началось дальше. Потому что я не очень-то хорошо представляла, как заводят друзей.
Мои одноклассницы быстро разбились по маленьким группам. Они легко перезнакомились и дни напролёт щебетали как птички о каких-то пустяках – обменивались своими девичьими секретами, списывали домашние задания и подсказывали на уроках, сплетничали на ушко друг с другом на переменах. А я никак не могла прибиться ни к одной «стайке».
Девушки-заводилы, которые лидировали в таких группах, обычно жалили меня тихой завистью или открытым пренебрежением, а остальные им поддакивали из страха самим стать новой мишенью для уколов. Я пыталась не давать повода мне завидовать – но даже в одинаковых серых униформенных платьях слишком выделялась. Ведь я не могла стереть фамилию, которую несу. Не могла избавиться от осанки, что была привита мне гувернантками годами упорных тренировок. Не могла надеть другое лицо – а все вокруг меня сразу принялись шептаться о том, что к ним соизволила пожаловать первая красавица королевства, хотя я никогда о таких глупостях и не задумывалась. Даже причёску изменить не могла – остальные девушки по тогдашней моде носили туго завитые локоны до плеч, а я по-прежнему оставалась верной своей длинной медовой косе. Кто бы мне позволил её остричь!
Но самое трудное оказалось в другом. Воспитанная вдали от светской жизни, я просто терялась и не знала, как себя с ними вести. А они принимали мою робость за высокомерие, молчаливость и скромность – за обострённое самолюбие и всё больше укреплялись
Ещё хуже стало, когда со временем к этому всему добавилось ещё странное поведение юношей, которые учились в соседнем корпусе. Я стала получать слишком много смущающих откровенных взглядов, от которых хотелось куда-нибудь спрятаться. Не раз и не два незнакомые юноши пытались остановить меня где-нибудь в коридоре и заговорить, но мне становилось так неуютно, что я отговаривалась тем, что спешу, и в конце концов стала избегать и внутреннего дворика школы, и любых траекторий движения кроме маршрута «моя комната – классы».
Отец договорился о том, чтобы мне дали отдельную комнату для проживания, хотя другие девушки жили по двое. Это стало еще одним кирпичом в мою репутацию задавалы.
Кажется, во всей школе только один человек видел, что я не такая, как про меня говорят – это куратор женского факультета, пожилая леди Джиневра Темплтон. Поначалу она пыталась вывести меня на откровенный разговор и даже пригласить к себе в личные помещения на чашечку чаю, но я помнила наставления отца ни с кем не сближаться, и всякий раз отказывалась. И в конце концов она перестала приглашать.
Так прошло два года.
Заколдованный круг одиночества грозил меня ввергнуть в окончательное и безоговорочное отчаяние, когда в мою пятнадцатую весну, на третьем году обучения в Эбердин, произошла встреча, которая расцветила жизнь новыми красками.
Иногда у нас случались смешанные занятия с юношами – как правило, это были уроки этикета или танцев. В этот раз планировался именно танцевальный вечер, и по этому поводу все мои одноклассницы пребывали в крайне воодушевлённом настроении. Мне же вечер не сулил ничего, кроме очередной головной боли в предвкушении того, как меня будут кружить по бальной зале в танце какие-то незнакомые люди, прикосновения и взгляды которых захочется с себя стряхнуть, как надоедливое насекомое.
В конце концов, после трех туров вальса я поняла, что задыхаюсь. Срочно нужен воздух. Я с трудом выбралась из-под бдительного надзора нашей учительницы танцев мамзель Одетт и улизнула в коридор. По случаю танцев разрешалось сменить форменные платья на припасённые из дома туалеты, и на мне был наряд из золотистой ткани, который не способствовал тому, чтобы затеряться в толпе. По счастью, внимание строгой преподавательницы отвлекла парочка, которая сбилась с ноги и принялась сталкиваться с соседями, и неразбериха предоставила мне желанную возможность для бегства.
Я брела по коридору, озираясь по сторонам в поисках укрытия. Места, где можно будет хоть ненадолго перевести дух прежде, чем вернуться к исполнению заученных па. Если не появлюсь на паркете до конца вечера, это непременно заметят.
В узком тупичке у окна за разлапистым декоративным деревом стояли, помнится, когда-то диван и пара журнальных столиков с книгами. Место уединения и размышления, которое нередко оккупировали влюбленные парочки. Но сегодня такой вечер, что скорее всего, все влюбленные парочки будут увлечены друг другом в танцевальном зале, так что я решила, что у меня есть шанс просто посидеть немного в тишине.