Заморский выходец
Шрифт:
— А что ж, почему ему не потягиваться? — ухмыляясь промолвил Степан Степанович.
Ключник схватился за бока и закатился деланым смехом.
— Ой-ой, не смеши, боярин! «Почему ему не тягаться!» Да у него и именья всего, что полушка с алтыном! Ха-ха!
— Как, как? Полушка с алтыном?
— Так и есть, боярин!
Степан Степанович расхохотался в свою очередь.
— А ему сегодня нос утру! Приготовь-ка ты мне мой новый тегиляй [9] ; в церковь поеду — надену.
9
Тегиляй —
— Это алтабасный? [10]
— Да… приду в храм и нарочно шубу распахну, — жарко, дескать. Пусть моим тегиляем любуется! Ха-ха!
— Как бы с зависти языка не откусил! Хе-хе!
— Пожалуй, что. Однако, солнце уж высоконько. Сбираться пора. Поди и бабам скажи, чтоб они сбирались.
Хмурость Степана Степановича совсем прошла, и он, по уходу Ваньки, долго еще ухмылялся себе в усы и бормотал:
— А я ему нос утру!
В свою очередь Ванька, долговязый старик, с желтым морщинистым лицом, с хитрыми исподлобья смотревшими глазами, выйдя от боярина, ухмылялся во весь рот.
10
Алтабас — ткань по серебряному или шелковому фону
«Ведь вот и не дурак Степан Степанович, а какими глупостями тешится. Спесь заела! Видно, все бояре на один покрой», — думал он.
— Что, Иван Митрич, каков сегодня боярин? Сердит? — спросил ключника молодой парень из дворовых, приставленный к дверям в сенях для доклада о приезжих.
— Был хмур что туча, а теперь что солнышко весел.
— И как это ты, Иван Митрич, сумеешь завсегда боярина развеселить, диву даться можно!
— Не надо дурнем быть самому, а из боярина дурня делать, вот и все уменье, — ухмыляясь пробормотал ключник.
Через час у крыльца боярского дома уже гнула шеи и позвякивала бубенцами тройка добрых коней, запряженная в пестро раскрашенные и прикрытые узорным ковром сани. Скоро из саней выплыла Анфиса Захаровна и, поддерживаемая под руки ключницей Феклой с одной стороны и какой-то холопкой с другой, кряхтя, уселась в сани. Следом за ней вспрыгнула в них боярышня Екатерина Степановна.
Боярин замешкался на крыльце, отдавая какие-то приказания Ивану Дмитриевичу. Тот только кланялся в ответ и приговаривал:
— Слушаю! Сделаем, как твоей милости угодно.
Степан Степанович двинулся было к саням, запахивая шубу, из-под которой алтабасный тегиляй так и блеснул серебром, и остановился.
— Ванька! Кто это? — указал он ключнику на проходившую через дверь девушку-холопку.
— А это ж — Аграфена, дочь Петра-кабального, что помер на Рождестве.
— Да
Стройная чернобровая и белолицая девушка робко подошла к боярину и, отвесив низкий поклон, смущенно уставилась на боярина черными, как две коринки, глазами.
— Тебя Аграфеной звать?
— Да, — тихо ответила она.
Потом, потрепав девушку по щеке и промолвив с плотоядной усмешкой: «Красотка, красотка!», — боярин сел в сани и крикнул:
— С Богом!
В воротах он еще раз обернулся и, посмотрев на Аграфену, пробормотал:
— Ладная девка!
Анфиса Захаровна только глубоко вздохнула, услышав замечание мужа.
III
Заподозренная
В то время, когда Степан Степанович, подозвав Аграфену, беседовал с нею, в глубине двора стоял высокий молодой парень и угрюмо смотрел на эту сцену.
— Груня! — крикнул он, едва боярские сани выехали за ворота.
Та подошла.
— Что, Илья?
— О чем он с тобой говорил?
— На работы в доме назначил.
— Та-ак, — протянул Илья. — А по щеке чего хлопал?
— Красотка, говорит. Ну, и похлопал.
— Ишь ты! Не знаем без него, что красотка! — в голосе парня слышалась ревнивая нотка. — Ты, Груняша, его ласкам не верь.
— Еще б верить!
— Сдается мне, что он тебя неспроста работать в доме назначил.
— Кто его знает! Смотрел на меня так чудно.
— То-то смотрел! Подлезать он к тебе будет, вот что. Так ты, смотри, ухо держи востро.
— Как не держать! Дура я, что ли?
— Дура не дура, а только он ходок по бабьей части. Так тебя опутает, что и сама не заметишь.
— Не бойся, не сдамся! Али ты не люб мне, что ли, красавчик мой!
Груня положила руки на плечо Ильи и ласково смотрела ему в глаза.
— Эх, Грунька! Пока не поженюсь на тебе — спокою иметь не буду: и день, и ночь дума одна, как бы кто тебя у меня не отнял!..
— Али не веришь мне, соколик? — с упреком промолвила девушка.
— Тебе ль не верить! Верю, а так вот сам не знаю с чего, точно беды на нас с тобой жду. Сейчас вот, хочешь — верь, хочешь — не верь, как увидел я, что с тобой боярин ласково разговаривает, так у меня сердце и захолонуло.
— Полно, милый, что за страхи! — с улыбкой проговорила Аграфена.
— Грунька! Да скоро ль ты придешь? Али мне тебя тут до ночи дожидаться? — с сердцем крикнул молодой холопке ключник.
— Сейчас, Иван Митрич, сейчас! — отозвалась она, не трогаясь с места. — Вечером где свидимся? — торопливо спросила она у Ильи.
— Приди в сад, знаешь, к дубку, где летом видались.
— Ладно! Только стемнеет, урвусь, прибегу.
С этими словами девушка повернулась, чтобы удалиться.
— Груня! — остановил ее Илья, — Я думаю не мешкая у боярина просить дозволенная нам повенчаться. Спокойнее будет.