Замужем за незнакомцем
Шрифт:
Теперь вторая часть битвы — его брак и что он может ему принести. И здесь были свои подводные камни. София сделала признание так неожиданно и в такой неподходящий момент — он не успел еще остыть после их первой близости, — что он был просто ошеломлен. Оказывается, она не любила Даниэля. Какая-то часть его была возмущена подобным отношением к брату, хотя он понимал, что его возмущение несправедливо. Он уже достаточно выздоровел после трагедии, чтобы ясно видеть картину со стороны — его брат давно разлюбил Софию, и было бы лицемерием обвинять ее в том же самом.
За
Но она этого не сделала. Хотя… хотя если бы она порвала с Даниэлем, то сейчас не стала бы его женой. Он не смог бы сделать ей предложение. Он должен был разозлиться на нее, но почему-то этого не произошло. Наоборот, в его душе появилось чувство странного удовлетворения. Неужели он обрадовался, что она не любила Даниэля? Абсурд. Ведь тогда выходило, что он сам ее любит.
Погода стояла приятная, гармонируя с его настроением. Кажется, София совершенно не расстроилась утром, что он покидает ее на целый день. Когда он поцеловал ее в щеку перед уходом, то почувствовал, как она напряжена. И тогда вдруг нахлынуло непреодолимое желание, сумасшествие — поднять ее со стула, схватить в объятия и поцеловать по-настоящему, страстно, прямо на глазах у изумленных и шокированных слуг.
Может быть, он был слишком настойчив и бестактен ночью. Это был ее первый опыт, она наверняка испытывала стыд и неловкость. Это была ее первая ночь, и он знал, что причинил ей боль. И теперь его долг и приятная обязанность сделать так, чтобы она с каждым разом получала все больше удовольствия и радости от их отношений.
Никогда еще выполнение долга не было таким приятным, и утром ему хотелось немедленно вернуться и снова заняться с ней любовью. Чтобы отвлечься, он начал производить в голове расчеты торговой сделки. К тому времени, когда карета доставила его к дверям дома, он почти обрел хладнокровие.
— Мадам в гостиной, сэр, — сказал Хоуксли, принимая у него шляпу и перчатки. — Ужин в восемь, если вас это устроит.
— Как скажет миссис Чаттертон. Пришлите мне горячей воды и Уилкинса. Я приму ванну и побреюсь.
Кэл остановился на пороге. Комната выглядела точно так же, как он оставил ее утром, но он интуитивно почувствовал, что кто-то здесь побывал. Наверное, одна из служанок вытирала пыль. Или Уилкинс пытался снова навести порядок. Во всяком случае, у него остался какой-то осадок.
Он открыл дверь в кабинет. Кажется, все на своих местах. Закрыл глаза и втянул носом воздух. В Англии в домах пахло совсем по-другому. Странно, хотя в Индии он привык к сильным ароматам, но все же уловил слабый розовый аромат духов Софии. Быстро же он определил ее запах, и, странное дело, впервые запах женских духов оказывал на него такое воздействие. И вдруг между ковром и чертежной доской он заметил на полу отпечатки маленьких туфель на каблуках. Что она говорила вчера ночью о своем увлечении искусством? Она рисует. Это важно для нее? Он помнил, как в юности ее пальцы вечно были измазаны мелом или углем.
Он прошел в спальню, принял ванну, переоделся,
— Я должен вам доложить, — недовольно поджал губы Уилкинс, помогая ему одеться, — кто-то из прислуги приходил сюда и рылся в вещах.
— Рылся в вещах? Где? — Кэл выбрал шелковый платок и стал завязывать на шее.
— В ваших рубашках и друг их вещах, сэр. Я знаю до мельчайших признаков, в каком положении их оставил. И каждый ящик я всегда задвигаю до конца. Кто-то выдвигал их, правда, постарался, чтобы все выглядело как было.
— Но ничего не пропало, надеюсь? — Камердинер покачал головой. — Тогда не о чем говорить. Может быть, миссис Чаттертон проверяла запасы постельного белья.
Уилкинс был хорошо вышколен и промолчал, но выражение его лица ясно говорило, что он думает о женах, сующих нос не в свое дело.
Как интересно, Каллум был заинтригован. Он вдел бриллиантовые запонки и поправил манжеты. Значит, София рассматривала его комнату, его вещи… И вдруг осознал, как же мало она знает о нем и его жизни. Ведь она была не только женщиной, его женой, воспитанной молодой леди, еще она была невестой его брата, которого разлюбила. О чем она думает, что творится в ее голове?
Каким человеком в ее глазах предстает он сам? Что вообще она думает о нем?
Прошел уже час, как Каллум вернулся домой. София рассеянно делала стежки, воткнула иголку в рукоделие, больно укололась и в сердцах, забыв, что она теперь хозяйка дома, воскликнула:
— О, проклятье! — И засунула палец, на котором выступила капелька крови, в рот, чтобы не запачкать рукоделие. В это время появился Каллум:
— Что случилось?
Ну вот, теперь она разрушила образ примерной жены, ожидающей своего мужа с работы. Она вынула палец изо рта и, держа его подальше от своего нового платья, стала лихорадочно рыться в своем ридикюле в поисках платка. Он протянул ей свой.
Я тут вышивала и уколола палец. Спасибо, Каллум. — И, обернув платком палец, спросила:
— Как прошел день? — Он не был похож на человека, который провел целый день, согнувшись над письменным столом, или сидел часами на утомительных собраниях. Впрочем, она понятия не имела, в чем заключается его работа.
— День прошел неплохо. — И добавил: — Красивое платье.
Он с интересом оглядывал ее элегантное вечернее платье из шелка цвета янтаря с коричневыми лентами. На нем был надет вечерний костюм, и ее вновь восхитила его стройная фигура, и она чуть покраснела, вспомнив сильное упругое тело, которое ночью обнимала и прижимала к себе.
— Не слишком ярко? Я немного колебалась, но от этого платья отказались, а мне оно подошло идеально. Модистка предложила, и я купила. Остальные придется подождать, пока выполнят заказ. — Она нервничала и поймала себя на болтливости.
— Тебе очень идет. Немного мрачноваты ленты. Но их можно заменить на что-то другое, например кружева. Или это нарушит стиль?
Его озорная улыбка. Боже, она сводит ее с ума! Сердце Софии часто забилось, она взглянула на него и тоже улыбнулась. И только сейчас поняла, как волнуется.