Замужем за незнакомцем
Шрифт:
— Каллум, ты опоздаешь в офис.
— Я могу работать и дома. Уилкинс!
— Сэр? — Камердинер появился из его спальни: в одной руке шляпа хозяина, в другой щетка.
— Пошли с уведомлением на Лиденхолл-стрит, что сегодня я работаю дома. И скажи на кухне, чтобы кухарка держала наготове горячий кирпич, пусть принесет его, когда я позвоню. И не надо нас беспокоить — миссис Чаттертон нужен покой.
Когда дверь за камердинером закрылась и они остались одни, София совсем расстроилась:
— Каллум!
Он понимал, что ничего серьезного не случилось, и все-таки беспокоился за нее. Странное это чувство — беспокоиться за кого-то. После гибели Дана он никогда его не испытывал.
А его жена выглядела сегодня особенно хрупкой. Он и сам устал все время держать ее на расстоянии, сохранять дистанцию из-за того, что боялся привязаться к ней. Но это ранило ее и делало несчастной.
Никогда раньше он не думал, что брак так захватит и поглотит его.
— Я плачу своему слуге не за то, чтобы он думал, — сухо заметил Кэл. — А теперь давай-ка мы тебя устроим поудобнее.
Он развязал ленты на ее платье, расстегнул корсет, спустил вниз сорочку и нижнюю юбку. Она стояла послушно, и он вдруг подумал, что ни разу не раздевал ее. Но ему этого часто хотелось. Раздеть, взять на руки, поцеловать, подержать. Потом нежно уложить и попробовать проникнуть сквозь невидимый барьер, который она воздвигла, — он чувствовал его во время их любовных объятий. Но с женой так вести себя не принято. Она может посчитать это за мужскую прихоть, вольность в обращении, он обязан быть сдержанным и не давать воли фантазиям.
Как только он уложил ее в постель, она сразу повернулась на бок и свернулась клубочком. Кэл снял свой сюртук, положил на стул и завернул рукава рубашки.
— Что это ты делаешь? — спросила она слабым голосом.
— В Индии все становятся докторами, там надо уметь лечить почти все, даже укус змеи и лихорадку. И твое недомогание можно облегчить.
Он перебирал бутылочки с индийскими благовониями, пока не нашел ту, что искал. Звякнула пробка, и комната наполнилась приятным пряным ароматом. На Каллума сразу нахлынули воспоминания о базаре в Калькутте.
Он сел на постель, придвинулся к ней вплотную и, налив немного масла на ладонь, сказал:
— Расслабься. Здесь? — Он положил теплую, скользкую от масла руку на ее поясницу, а другой начал тихонько массировать небольшую выпуклость живота над спущенной юбкой.
Она вздохнула:
— О, как приятно… Каллум, это же блаженство.
Через некоторое время мышцы под его рукой расслабились, дыхание стало глубоким и ровным, она закрыла глаза. Он знал, как успокаивающе действует такой массаж, а масло помогает, когда болит голова.
— Ты скоро замурлычешь, — сказал он немного погодя.
— Ты и тигра заставишь мурлыкать, — пробормотала она и скоро уже спала глубоким сном.
Проснувшись, София
— Тебе лучше?
Гораздо лучше, спасибо. — Она накрыла плечи одеялом, как шалью, и села, спустив ноги с постели. — У тебя просто волшебные руки.
Он пожал плечами, но по его лицу было видно, что ему приятно это слышать.
— Я позвонил твоей горничной. Если хочешь встать, может быть, останешься здесь, составишь мне компанию, пока я работаю?
— Я не помешаю тебе? — Идея ей очень понравилась.
— Нет. Ты можешь читать книгу или рисовать. Если хочешь, возьми мои письменные принадлежности.
— Спасибо за предложение. Я видела мольберт в твоем кабинете… — И замолчала, спохватившись, что проговорилась. Теперь он знает, что она приходила сюда, когда он уходил на работу. Но тут же нашла оправдание: в конце концов, это и ее дом, она в нем хозяйка и имеет право заходить и проверять порядок во всех комнатах.
— Я всегда пользовался такой доской в Индии и по привычке прихватил эту из Холла. Все мои наброски пропали в море. — Он отвернулся. — Вряд ли я снова стану заниматься рисованием.
— Ты рисовал природу?
— Да, но и людей тоже. — Потом опустил глаза и, глядя на ножку кровати, сказал: — Я рисовал Дана. Сейчас жалею, что не отослал рисунки раньше. — Он пожал плечами. — А теперь думаю, я с этим покончил.
— Ты рисовал акварелью? — Он удивленно посмотрел на нее. — Ты говорил мне об этом, когда мы ехали в Лондон, помнишь? Научишь меня, Каллум? Я никогда не могла освоить акварель.
— Не знаю. Я и сам не очень хорошо рисую. Может быть, попробую. Будем постигать это искусство вместе.
«Пожалуй, лучше его не подталкивать, он все еще полон болезненных воспоминаний»:
— А вот и Чиверс. Прикажу подать сюда ланч.
Она думала, что он уже оправился от смерти Даниэля, но, по-видимому, душевная рана лишь затянулась, и не стоило пока ее бередить. Однако, вспомнив, каким взглядом он посмотрел на нее, когда она проснулась, София подумала: может быть, она поможет ему забыть потерю.
— Я лучше почитаю книгу, — сказала она, — не хочется сейчас сгибаться над рисунком. — На самом деле у нее чесались руки, хотелось схватить первый попавшийся карандаш и начать рисовать, но она не могла себе этого позволить после того, что он только что рассказал.