Замужем за облаком. Полное собрание рассказов

Кэрролл Джонатан

– Не знаю. Может быть, он вспомнил вас, когда вы пришли сюда с братом. И хочет вам это показать.

Она не стала спорить, а только посмотрела на него так, словно он понимал что-то недоступное ей.

– Это невозможно.

– Знаю, но, похоже, так оно и происходит. Это не мой дом. Я прожил здесь пять лет, но все эти вещи не мои. Эти мягкие игрушки, мебель, пластинка с «Бурундуками».

Женщина посмотрела на него, потом на пол:

– Здесь я жила счастливее, чем где-либо еще в моей жизни. И вся семья тоже. Казалось бы, домик и домик – но для нас здесь все было великолепно. Папа работал менеджером на авиационном заводе. Мама преподавала в начальной школе, Конор еще не стал таким

чудаком. – Она говорила сама с собой, а может быть, с собой и домом. По ее тону он понял, что он тут ни при чем. – Наверное, в жизни бывает время, когда все – твои друзья и все поддерживают тебя. И с тех пор как мы уехали, такого больше не было ни у кого из нас. Даже не знаю, почему мы уехали. Зачем нам было уезжать? – Она взглянула на него, как будто он знал ответ.

Он прошел через комнату к ее детскому столу и взял фотографию в рамке. Это был портрет всей семьи перед домом. Мама и папа стояли позади, обнявшись и улыбаясь в объектив. Впереди стояли девочка с братом, и Конор сжимал ее голову, как шар в боулинге. Она смеялась. Фотография буквально лучилась теплом и добротой. Как счастливо было это семейство, как хорошо им было вместе!

Все еще глядя на фото, он сказал:

– Может быть, дом скучает по вам. Он столько времени ждал вас, чтобы сказать об этом. Ваша мать прекрасно готовила, а отец помогал делать уроки, да? – Подняв глаза, он увидел, как она кивнула и ее губы приоткрылись. – Ваш брат был не подарок, но с ним было действительно забавно, и он постоянно всех вас смешил.

Она все кивала, но он уже снова смотрел на фотографию и не видел этого. Теперь он понял, что больше никто никогда так не любил этот дом и никто никогда так не любил в этом доме. Конечно, дом скучал по ней и по ее семье.

Мужчина хотел спросить, зачем она вернулась во второй раз, но тут услышал нечто, заставившее их обоих замолкнуть и переглянуться.

Это мог быть ветер. Сильный порыв ветра, тряхнувший дом, дешевые доски, из которых он был построен. Ветер может вызвать в деревянном доме нечто вроде стона. Стона или плача – чего-то человеческого и очень печального, более печального, чем сердце старого человека.

Это мог быть просто ветер, но оба поняли, что это не так. Оба поняли, что это сам дом плачет над своей историей. Стонет от пережитой печали, от невнимания и тупости людей, живших здесь, ненавидевших друг друга и распространявших свою ненависть и тупость, как болезнь, на весь дом. А что сказать о печали тех, кто жил здесь, не мечтая ни о чем, ни на что не надеясь? О том, какая тяжесть наваливалась на дом от злости детей на своих родителей, от разочарования родителей в своих детях. От ссор, лжи, криков и слез, не вызывавших ничего, кроме новых слез.

Мужчина знал, что и сам добавил тяжести дому. Знал, что его серая жизнь составляла значительную часть этого горя – и когда они жили здесь с женой, и когда он остался один.

Много лет этот небольшой дом принимал семью за семьей – семьи неудачников, подлецов и аферистов, которые поколачивали своих жен, не платили по счетам, не любили своих детей, ни о чем не заботились, кроме собственной жалкой шкуры.

А потом вдруг сюда въехала одна семья, и все сразу переменилось. Эти люди любили друг друга, любили свою жизнь, любили свой дом. И почти все было хорошо. Все окрасилось по-новому, прекрасные дети распевали за завтраком, а родители клали руки им на голову, когда все вместе смотрели телевизор. И еще многое другое.

На это потребовалось какое-то время, но дом начал выздоравливать. Семья провела ремонт и обставила комнаты уютной мебелью, обзавелась хорошими ножами, принесла приятные запахи. И вот, как привыкшая к побоям собака, принятая в добрую семью, этот исстрадавшийся дом начал

поднимать голову и завилял бы хвостом, если бы имел таковой. Люди были милые, заботливые, веселые. Их жизнь обладала особым качеством, и это качество распространялось на все вокруг, даже на душу их дома. И дом давал взамен все, что мог, чтобы выразить свою благодарность. Он не позволял бурям разбить его окна; а когда над спальней родителей потекла крыша, дом не давал воде капать на кровать и портить лоскутное покрывало, которое было в семье сто лет. Он делал все, что мог, потому что любил их всех и был так им благодарен.

Но потом отец получил новую работу, лучше старой, или матери захотелось дом побольше. В общем, однажды они продали дом и уехали. И его купила новая команда неудачников, и дом опять превратился в то, чем был всегда, – в крышу и четыре стены над печалью, ничтожеством, поражением и всем самым худшим.

Ничего удивительного, что теперь дом плакал. Ничего удивительного, что мужчина и красивая женщина молчали. Он – поняв, что был одной из причин этого плача, она – поняв, что ее жизнь больше никогда не будет так хороша, как была когда-то здесь.

Черный коктейль

Посвящается Диане Вакоски

Что мне сразу понравилось в Майкле Билле – это его истории. Некоторые люди обладают чудесной способностью – мельчайшее, самое незначительное событие превратить в приключение, в зарубку на сердце или по самой меньшей мере вызвать добрый, здоровый смех, сдувающий пыль со старых наскучивших полочек наших будней.

– Когда-то у меня был телефонный номер, лишь одной цифрой отличавшийся от номера городской службы занятости. И постоянно кто-нибудь звонил мне и спрашивал директора службы, мистера Позаменти. Обычно я очень вежливо отвечал: извините, мол, вы ошиблись номером. Но где-то раз этак после пятидесяти при каждом таком звонке глаза у меня начинали косить и все заволакивало красной пеленой… И что еще меня сводило с ума – это какие тупицы мне звонили. Похоже, каждый второй не мог усвоить, как правильно набирать номер! А некоторые, услышав, что не туда попали, судя по всему, начинали подозревать, что я пытаюсь их одурачить. Мол, они-то набрали номер правильно, а какой-то гаденыш так и норовит их надуть!.. Однажды утром такой звонок застал меня не в духе, и когда парень сказал: «Можно мне поговорить с мистером Позаменти?» – я на какое-то мгновение запнулся, посмотрел на трубку, а потом ответил: «Он у телефона».

«Мм, мое имя Рикки Отто, я бы хотел получить работу в муниципалитете».

«Какова ваша квалификация, мистер Отто?»

«Чего-чего?»

«Чем вы раньше занимались, чтобы рассчитывать на работу в муниципалитете?»

«Я служил в армии и водил грузовик. Я буду водить грузовик для муниципалитета».

«Звучит вполне подходяще. Почему бы не договориться о встрече прямо сейчас?»

«Меня устраивает».

«Хорошо, мистер Отто. Тогда я бы хотел, чтобы вы пришли в здание муниципалитета во вторник утром, в офис номер тридцать два, нарядившись совой. Вас это устроит?»

«Нарядившись кем? Что вы сказали?»

«Нарядившись совой, мистер Отто».

Также Майкл чудесно курит. Он умеет самым драматичным образом затянуться и мастерски выбирает время, так что, пока затягивается, сказанное им до этого оседает в сознании и, достигнув дна, взрывается как раз в тот момент, когда он собирается продолжить рассказ.

Майкл с улыбкой пожал плечами и выпустил дым к потолку.

– Отто очень долго ничего не говорил, а потом просто повесил трубку. Щелк.