Замужем за облаком. Полное собрание рассказов
Шрифт:
– И между вами что-то произошло в тот день?
– Нет. Не тогда.
– Позже?
Он не ответил на этот вопрос, потому что к нашему столику подошел какой-то его знакомый и поздоровался.
Однажды вечером я вел передачу, в которой участвовала целая компания людей, утверждавших, что они новые воплощения знаменитостей. Среди них были Гитлер, Моцарт, Жан-Жак Руссо. В последние пятнадцать минут передачи мы всегда отвечали на звонки слушателей. Больше всего звонков (и ругани) получил Гитлер, но и Моцарта кто-то
Я не узнал голоса.
– Мистер Руссо, не могли бы вы точно сказать, что имели в виду, говоря в шестой книге вашей «Исповеди»: «Верующие обычно создают Бога по образу и подобию своему. Добрые делают его добрым, злые – злым; фанатики, полные ненависти и желчи, могут видеть лишь ад, потому что хотят проклясть весь мир, в то время как нежные, любящие души вряд ли верят в подобное место».
Руссо на мгновение задумался, а потом пододвинулся к микрофону:
– Бог в глазах смотрящего. Добрый человек видит в Боге положительную силу, а злой видит в Нем угрозу. Что может быть проще?
Мой продюсер указал на часы. Оставалось всего две минуты, а я еще не объявил, кто приглашен на следующую передачу.
Но прежде чем я успел что-то сказать, голос по телефону проговорил:
– Мистер Руссо, не считаете ли вы, что если бы человечество хотело чего-то правильного, то люди могли бы давным-давно уже это иметь?
– Простите, но мистер Руссо не может вам ответить, потому что у нас кончилось время. Завтра в нашей передаче мы поговорим с рок-группой «Гремучий оргазм», все музыканты которой играют исключительно на микроволновых печах. Всех сердечно приглашаем присоединяться к нам, где бы вы ни были!
На следующее утро я подъехал к «Кабинету доктора Калигари» купить рубашку и повидаться с Майклом.
Как только я вошел в дверь, он набросился на меня:
– Ты меня оборвал! Свинья! Как ты мог?
– Оборвал? Когда?
– Вчера вечером, во время передачи! Это я звонил Руссо. Хотел дать тебе знать, что слушаю.
– Это был ты? С этой цитатой про Бога. Почему ты не позвонил раньше? Это был единственный интересный вопрос за всю передачу. Я и не знал, что ты такой поклонник Руссо.
Он удовлетворенно хмыкнул:
– Я собирался поймать парня этой цитатой из Хэзлитта. Насчет того, что было бы, если бы человечество захотело чего-то правильного. Я все спланировал.
– Срезать его? Но это же был просто почтальон из Аризоны.
– Это был вонючий самозванец, Инграм. Остальные психи в передаче искренне верили в то, что говорят. Кроме этого. Он, очевидно, просто прочел «Исповедь» и решил прийти на передачу… Не отговаривай меня. Терпеть не могу самозванцев. Даже тех, что приходят на твою передачу.
– Ко мне на передачу приходит много таких, Майкл. Она называется «За гранью».
Его недавний гнев вывел меня из равновесия, но он быстро успокоился – лицо приобрело прежнюю мягкость, а брови из буквы «V» опять улеглись в дуги. Через мгновение после восстановления
– Майкл, с тобой все в порядке? Что-то не так?
Вместо ответа он взял меня за рукав и потянул в заднюю комнату магазина, где у него была контора.
– Хочу, чтобы ты взглянул кое на что.
Его офис маленький и без излишеств. На нескольких стульях из серого гладкого металла сидеть неудобно. Единственная картина на стене – увеличенный кадр из фильма «Кабинет доктора Калигари», и эту же картинку магазин воспроизводит на своих бланках.
– Взгляни.
Майкл прошел за стол и протянул мне сложенный листок бумаги. Я взглянул. На нем жирно, красными чернилами было написано несколько слов. Очень коряво, детским почерком. Точки над «i» были скорее кружками, чем точками, и все такое.
Дорогой Майк,
прошло немало времени, верно? Что ж, ты обрадуешься, узнав, что твой старый приятель Клинтон собирается скоро тебя навестить. Так что приготовь все к вечеринке. Я выезжаю, малыш.
Я попытался отдать письмо обратно, но он не взял его, и я положил листок на край стола. Майкл с несчастным видом уставился на него.
– Приезжает Клинтон? Ну и что?
– Он уже здесь.
Повернувшись, Майкл отодвинул занавеску позади стола и жестом поманил меня к себе. Когда я подошел, он указал на другую сторону улицы. Его руки не могли найти покоя. Они не тряслись, но все его существо излучало какую-то нервозность, какое-то сильное тревожное напряжение. Будто мгновение назад его сильно ударило током, и теперь он не сразу мог прийти в себя.
Улица была полна машин и прохожих, дыма и шума. Толпы людей куда-то двигались, двигались.
– Что ты хотел мне показать?
Он ткнул пальцем:
– Светофор вон там. Видишь, мальчишка прислонился к столбу? В футболке с номером двадцать три?
– В красной?
– Да. Это Клинтон.
– Майкл, – усмехнулся я, – ему же лет пятнадцать.
– Знаю. – Он опустил занавеску.
В последний момент «Клинтон» посмотрел в нашу сторону, как будто почувствовав, что мы говорим о нем.
Руки могут выдать правду. По тому, как они поднимаются и падают, с безотчетной печалью или грацией, можно прочитать признание в окончательном поражении или любви, скрытое за каменным лицом или циничной улыбкой.
Мы с Майклом сидели по разные стороны стола. Сначала он пытался шутить, но его руки поднимались лишь наполовину – как птицы, не имеющие сил взлететь. И в этом не было ничего смешного.
– Знаешь, сколько у меня знакомых, Инграм? В моей записной книжке на букву «Z» исписано три страницы! Я не вру… Но знаешь, что я понял недавно? Что всегда водился не с теми. Так много мнимых друзей. Не говорю о присутствующих, но мой величайших талант – привлекать к себе людей, которые сначала кажутся великолепными, но потом – одно расстройство… И Клинтон – ярчайший пример.