Замыкание

Ильин Владимир Алексеевич

— Мы ждали кого угодно…. — Просипел с трона пробитым легким великий князь Роман Глебович, пришпиленный крупными щепами паркета к спинке собственного кресла. — А пришла гражданская война…

Мундир морского ведомства на нем имел самый плачевный вид — пропитанный кровью и свисая клочьями, он дополнял серое от боли и кровопотери лицо.

— Как только государь уцелел, — покачал я головой, подходя ближе.

— Этот… Этот сразу рванул за трон, когда увидел Давыдова… — Пробулькал смехом великий князь и болезненно поморщился. — Как знал…

— Артефакт

взорвался, а Силы нет… — Удивился я, прислушиваясь к собственным чувствам, подходя ближе и ближе.

Пока не замер в трех шагах от трона. Царапающее чувство проходило по телу волнами, словно повинуясь тяге воздуха из провалов в окнах и крыше.

— Остаточный эффект… Скоро она вернется, и я вас убью, Самойлов. — Прищурился Роман Глебович. — За все, что вы сделали.

— Я пока только вошел.

— Должны были войти другие люди. — облизнул тот губы.

— Вас устроили бы заговорщики с блокиратором? — А были и такие? — Изумился он сипло, вновь попытавшись вдохнуть воздух пробитым легким, и закашлялся.

— Эти двое из их числа, — обернулся я назад.

— Эти несчастные рыдали и просили защитить от вас… — зажмурился он от боли.

— Блокиратор мы отняли. Теперь он в воздухе, — чувствовал я колыхание мелкой взвеси.

— Что же…. Вы справились лучше заговорщиков.

— Так кого вы ждали, ваше сиятельство? — Проигнорировал я его слова и шагнул на ступень вверх. — И кто вам пообещал, что они придут?

— Для вас уже не важно, Самойлов. — приподнял он лицо, перекошенное от злости.

А вокруг стали протаивать из пустоты силуэты прежних императоров в ветхих мундирах.

Я вызвал Звездочки и крутанул их вокруг себя, развеивая призраки мертвецов.

Василий Владимирович дернулся, и вид безмерного удивления сменился гримасой боли.

Потому что жизнь — сильнее смерти. Это стало понятно еще на турнире, после разбитого витражного окна, за которым прятался князь Виид. И получило подтверждение вновь.

— У него есть имя? — придвинулся я совсем близко. — У этого советчика?

— Ее имя — необходимость. — Смотрел Роман Глебович зло. — Из-за вас это все, Самойлов! Вините во всем только себя!

— В чужой подлости, низости и предательстве?

— В смертях невинных, что погибнут в гражданской войне, — каркал он, булькая легкими. — Детей, жен, слуг и тысяч подданных. Вы считали себя святее всех, обнажая грехи князей? А вы знали, что платить за них невиновным?! — Приподнялся он на кольях и вновь с болезненным стоном опал на кресло. — Все умрут. И явятся вам во сне, Самойлов. Каждый.

— Полагаю, этого можно избежать. — Выразил я сдержанную уверенность и аккуратно вложил в его расслабленную ладонь, брошенную на колено, рулон туалетной бумаги с малой императорской печатью.

— Что это? — Проводив мое движение взглядом из прикрытых век, поинтересовался великий князь.

— Девяносто два, плюс минус два, метра бумаги для списка помилованных. И если упустите хоть кого-нибудь — это вы обрекли их подданных на смерть. Вам и вашей чести с этим жить.

— На туалетной бумаге?!

— Скажите

мне, что они достойны другой. — Оставив рулон, я равнодушно отвернулся от трона и зашагал на выход.

Имени он все равно не знал. Вернее, знал наверняка — но не придал значения.

— Я обещал награду тем, кто зайдет в этот зал первым. — Прохрипели мне в спину. — Поэтому, в этот список на помилование, я впишу ваше имя первым. — завершил Роман Глебович голосом, полным сдержанного злорадства и торжества

Равнодушно дернув плечом, я продолжил путь. Впереди, за разрушенным дворцом и Кремлевскими стенами, меня ожидало то, с чем никто не сможет справиться, кроме меня. То, что нельзя победить, а можно только успокоить.

Беременная жена.

Глава 23

Большой Императорский новогодний бал в этом году проходил в Ливадийском дворце под Ялтой, на берегу Черного моря.

От традиционных вальсов на паркете Большого Кремлевского дворца пришлось отказаться. Да и не было там никакого паркета, равно как и части самого здания, и ни одна строительная бригада никак не успела бы привести все должный вид к дате новогоднего торжества.

Впрочем, даже если успели бы восстановить — танцевать среди сожженного центра города, под траурный колокольный звук церквей, отмаливающих павших… Готовить платья и наряды в бутиках, когда улицы полны нищих, у которых бойня отняла крышу над головой… Улыбаться и шутить в атмосфере шаткого перемирия, назначенного двумя громкими именами, но не императором, и истово верить, что следователи не заберут следующий танец у вашего партнера?

Ливадийский дворец был компромиссом между всеобщей скорбью и твердой волей государя не отказываться от торжества. Все проблемы оставались там, в Москве — смута и ее расследование; длинный список помилованных, грянувший в газетах; даже сам Император — и тот предпочёл следить за восстановлением города, доверив проведение бала сыновьям. Что, в общем-то снижало уровень мероприятия и слегка успокаивало тех, кому приглашение в Ливадию не прислали. Слегка — потому что все получившие заветный билет были из числа верных семей, не затронутых списком на помилование. Отвратительным списком, в которым было множество фамилий, непричастных к смуте — о чем те громко вещали из каждой газеты и телеканала, вбухивая огромные бюджеты. Но что-то никто не требовал себя из него исключить.

В кулуарах же высоких кабинетов понимали, что в Ялте формировалась новая элита государства — тех, в чью пользу перекроят государственные контракты и переставят охранять безопасные участки границы. Внешне ничего не изменится — раз император решил не обострять до массовых казней и штурмов княжеских твердынь, помиловав всех скопом, то наказывать станет экономически. Вернее, выражать немилость, оставляя родовые предприятия без заказов и заставляя нести потери на границе с Китаем. Соответствующие указы уже готовились, а Его величество показательно отказывал в аудиенции заинтересованным лицам.