Занавес приподнят

Колесников Юрий Антонович

— С чего это ты язык распустил?!

— А я нарочно, — хихикнул ня Георгицэ, — про того механика с аэродрома. Помнишь? Все обещал господину Илие помочь поступить в авиационную школу, а как выманил у него серебряные часы, так и смылся. Прикарманил, паразит, и адью! Кто знает, может, по моей подсказке сигуранца малость потревожит и этого проходимца…

Обо всем, что произошло ночью в пансионе мадам Филотти, уже утром Аурел Морару рассказал Захарию Илиеску. Рассказал и о том, как полицейский чин обрадовался, когда ня Георгицэ упомянул механика, с которым Томов встречался в пансионе, но разочаровался, услышав, что это был какой-то механик с аэродрома Бэняса…

Стало

очевидным, что сигуранца по меньшей мере подозревает, а быть может, и дозналась о причастности Ильи к руководимому механиком Илиеску подполью, что теперь она пытается раскрыть связи Томова с другими сообщниками, чтобы, само собой разумеется, найти их и арестовать.

В тот же день Морару передал профессору Букуру предложение партийных товарищей на время покинуть страну. Букур негодовал, шумел, метался по кабинету. Опасения подпольщиков казались ему совершенно необоснованными, во всяком случае, непозволительно преувеличенными. Но Морару был настойчив. Напомнив профессору, что подпольная типография находилась в гараже по его инициативе, что он написал статью «За румынский хлеб — нацистские кандалы» и многое другое, Морару заключил:

— Обо всем этом знает Томов. Мы верим в его преданность нашему делу, но он еще молод, неопытен… И кто знает, выдержит ли жестокие истязания, на которые в сигуранце не скупятся… Ручаться нельзя, и нельзя легкомысленно рисковать…

Букур задумался, представил себе, что ждет его в случае, если сигуранце действительно станут известны факты его сотрудничества с коммунистами. Он согласился с предложением Морару, но при условии, что ему дадут какое-либо поручение.

— Быть праздношатающимся — не мое амплуа, — ворчливо сказал он. — Извольте дать задание!..

Вспомнив, что давний венгерский друг, с которым вместе учился в Париже, многократно приглашал его погостить, профессор выехал в Будапешт. Ему сообщили, к кому и как должен он обратиться, чтобы получить нелегальную литературу для доставки в Румынию, на территории которой проживает немало венгров. При этом профессора строго предупредили, что сделать это следует только после получения условного извещения о возможности его возвращения в Бухарест.

Вскоре после отъезда Букура выяснилось, что обыск в пансионе мадам Филотти, усиленные поиски сигуранцей механика Илиеску и все прочее вовсе не было связано с какими-либо признаниями Томова. Доподлинно было установлено, что его перевели в тюрьму Вэкэрешть именно потому, что ничего не добились на допросах в генеральной дирекции сигуранцы. Стойкость молодого подпольщика косвенно подтверждалась тем, что Аурел Морару, вовлекший Томова в революционную работу и вместе с ним монтировавший в подвале гаража типографский станок, а также гараж и дом профессора Букура, судя по всему, оставались вне подозрений сигуранцы. В противном случае ее агенты не замедлили бы арестовать Морару и учинить обыск во владениях профессора.

Еще и еще раз перепроверив все данные и наблюдения, подпольщики известили Букура о возможности возвращения в Бухарест, но с непременной кратковременной остановкой в первом румынском городе на границе с Венгрией — Орадя-маре, чтобы оттуда переговорить по телефону с домочадцами и лишний раз убедиться, что никаких изменений с момента отъезда из Будапешта не произошло.

Букур прибыл в Орадя-маре поздним вечером и направился в отель «Ардял». Администратор не успел оформить единственный свободный роскошный номер с гостиной на имя профессора Букура, как к его стойке подошел среднего роста брюнет в элегантно сшитом сером пальто. За отворотом у него проглядывал из пиджачного кармашка белоснежный платок. Он протянул администратору

визитную карточку и потребовал хороший номер. Это был профессор богословского факультета Ясского университета Константинеску. Смущенному администратору ничего не оставалось делать, как предложить важному профессору поселиться в гостиной номера, снятого уже Букуром, разумеется, с согласия последнего.

Коллеги познакомились и, хотя и тому, и другому предложение администратора было не по душе, согласились с ним.

— В конце концов, мешать друг другу мы будем всего одну ночь, — шутливо сказал Букур. — Если вас устроит гостиная, то пожалуйста…

— Весьма благодарен вам, господин профессор, — несколько неловко чувствуя себя, ответил Константинеску. — Вы очень любезны!

— Боюсь, господин богослов, разочаровать вас… Любезен я бываю не часто, но полезен, смею вас уверить, всегда!

— А вам не кажется, профессор, что в данном случае ваша любезность равнозначна полезности, так как она избавила меня от бессонной ночи!

Они поднялись в номер, продолжая шутливо пикироваться, но каждый из них имел основания относиться к другому настороженно. Прежде они не были знакомы, никогда не встречались и ни в какой степени не были осведомлены о мировоззрении и политических взглядах друг друга. Впрочем, профессор Букур не сомневался, что профессору богословия может быть присуща лишь реакционная идеология и что поэтому Константинеску, несомненно, на хорошем счету у властей. Это его устраивало, так как в какой-то мере ограждало от неожиданного вторжения в номер агентов сигуранцы, особенно часто в приграничных городах устраивавших проверку личности прибывающих туда лиц. Документы у Букура были в полном порядке, но беспокойство вызывало наличие объемистой пачки нелегальной литературы…

Профессор Константинеску, в свою очередь, полагал, что реноме профессора Букура безупречно, что он широко известен в стране и за ее пределами и, по всей вероятности, близок к высшим сферам столичного общества… Поэтому и профессора богословского факультета Ясского университета устраивало присутствие с ним в номере человека, имя и репутация которого считались апробированными властями!..

Вдоволь поговорив, коллеги разошлись и только было уснули, как послышался негромкий, но настойчивый стук в дверь. Встревоженный Константинеску тотчас же поднялся с дивана и, не включая света, на цыпочках прошел в холл, отделявший гостиную от входной двери. Выжидая, он остановился, затаив дыхание.

В дверь постучали повторно столь же тихо, но тревожнее.

Константинеску вернулся в гостиную, чтобы включить свет, прежде чем открыть дверь, и заметил, что в спальне свет уже горит и профессор Букур, шаркая туфлями, что-то отодвигает, шуршит бумагой.

В дверь снова последовал стук, по-прежнему деликатный, сдержанный.

— Кто там и по какому поводу? — недовольным тоном разбуженного ото сна человека громко спросил Константинеску, еще не дойдя вновь до двери.

— Мне нужно видеть господина профессора Константинеску-Яшь, — послышался из-за двери приглушенный голос. — Откройте, пожалуйста!

— А кто вы? Кому я тут понадобился?

— Господин профессор, это я — Изворяну!

— Изворяну?! Не знаю такого…

— Ваш бывший гимназист из Бэрлада, господин профессор! А здесь, в Орадя, я шеф сигуранцы… Откройте, пожалуйста!

У Константинеску похолодело в груди, но он взял себя в руки, крякнул и ворчливо ответил:

— Хорош гимназист! Что же? Это я вас научил ходить к профессорам по ночам и не давать им спать?!

— Не сердитесь, господин профессор, у меня очень важное и неотложное дело к вам…