Западня Данте
Шрифт:
— Прибыл новый посол Франции, Пьетро. В данный момент он встречается с дожем и узким составом совета. Официальное вручение верительных грамот прошло еще вчера вечером, и прежний посол уже убыл. С этого момента охрана посла, Дампьера и Лоредано целиком на мне. И обеспечение безопасности всей этой публики не самое простое дело, к тому же мы не должны ни словом, ни жестом показать, что у нас тут творится. Официальные мероприятия пока что ограничатся переговорами во дворце, но наш вновь прибывший наверняка захочет посмотреть город. По приглашению дожа он будет присутствовать на всех праздничных мероприятиях на Вознесение, и мы вынуждены сделать торжество еще более пышным. Он примет участие в публичных празднованиях, и у нас мало времени
— Ну, так это не самые сложные твои проблемы, — мрачно сообщил Виравольта. — Наш визит в Арсенал принес новые открытия, причем абсолютно сногсшибательные.
Повисло молчание, затем Эмилио встревоженно воззрился на Виравольту:
— Что ты имеешь в виду?
— Все это планировалось давно. Бог знает как, но Минос обошел все системы контроля и заказал за свой счет — или за счет обворованной государственной казны, кто знает? — два фрегата, о которых нам ничего не известно. Что само по себе довольно необычно, но это еще мелочи. Полгода назад Арсенал спустил на воду две галеры, которые должны были курсировать по заливу, «Святую Марию» и «Жемчужину Корфу». А теперь держись: обе галеры исчезли два дня назад где-то в Адриатике. Ни Арсенал, ни наши магистратуры, ни военные власти понятия не имеют, что с ними сталось.
Снова повисла пауза.
— Ты… ты хочешь сказать… — запинаясь, выговорил Эмилио.
— «Святая Мария» и «Жемчужина Корфу» имеют на борту шестьдесят и девяносто пушек соответственно, Эмилио, — взял его под руку Виравольта. — И одному Богу известно, что они сделают, когда вернутся в порт…
— Это безумие… — схватился за голову Виндикати. — Ты и впрямь считаешь, что Минос вооружает галеры против нас?
— С тех пор как я посетил виллу Мора, готов поверить во что угодно. Минос, Вергилий, Химера — не знаю, один ли это и тот же человек. Но точно одно: Огненные птицы повсюду, как и сказал отец Каффелли, и руководство республики замешано в этом по уши. Слышишь меня? Все куда хуже, чем мы думали.
Эмилио переваривал информацию. Вдали распахнулись двери зала, где заседал дож с Малым советом, чтобы приветствовать посла Франции. Донеслись шум и радостные восклицания. Эмилио оперся на руку Виравольты, отчаянно пытаясь придать лицу спокойное выражение.
— А мне приходится тут любезничать со всеми! Черт подери! Пьетро, я вынужден заниматься ими. Я тебя прошу! Даю тебе все полномочия продолжать расследование, пока я занят другими делами. Будь здесь завтра вечером на балу Викарио, ты не окажешься лишним. А пока ищи Огненных птиц, а я займусь дожем и нашими драгоценными политиками.
Пьетро молча кивнул, и они вернулись в зал Коллегии, где по-прежнему находился художник Эжен-Андре Дампьер. Эмилио, раскрыв объятия, с широкой улыбкой направился к дожу и послу. Французский посол оказался мужчиной лет пятидесяти, с морщинистым лбом. Из-под шляпы вились седые локоны. Он был в красно-синем камзоле, расшитом золотой канителью, и белых панталонах. Грудь украшало множество орденов. Посол слушал Лоредано. Дож, облаченный в подбитое горностаем пурпурное одеяние, со скипетром в руке, улыбаясь, разговаривал с ним, как со старым другом. Пьетро поднял взгляд и уставился на «Битву при Лепанто».
И подумал, что до победы еще очень далеко.
Лучана Сальестри поднялась с красного дивана, лежа на котором принимала Пьетро в прошлый раз, когда он приходил ее опрашивать, и встала возле террасы, выходящей на Гранд-канал. Когда Черная Орхидея заявился к ней, она не без тонкого намека предложила ему сыграть партию в домино. И вот теперь выкладывала на низенький изящный столик костяшки между двумя стоящими на нем чашками кофе.
Довольно скоро она решила, что играть ей, пожалуй, не хочется: «Полноте! У меня есть идеи получше!» Лучана встала. Одно движение — и платье скользнуло к ее ногам. Прозрачная ткань колыхалась на ее груди, не скрывая молочной белизны кожи и розовых сосков. Да, Лучана — цветок, чей нежный пестик оставался скрытым, а венчик распускался у него на глазах. Ничего удивительного, что сенатор Кампьони влюбился в нее. Лучана водрузила длинную ногу на низенький столик, на который Пьетро поставил чашку кофе, попутно смахнув костяшки домино. Виравольта с наслаждением воззрился на изгиб изящного бедра. Но у него решительно не было времени на любовные похождения. Конечно, интрижка вполне могла бы вписаться в его план и обеспечить нужные сведения при помощи оружия куда более приятного, чем пистолеты, шпага или аркебуза. Но со времени предыдущей встречи с Лучаной многое изменилось. Накануне вечером Ландретто вернулся к хозяину. На улице в тот момент шел дождь. Черная Орхидея вспомнил светлые глаза и взъерошенную шевелюру своего слуги, когда тот снял шапку и сказал:
«Анну Сантамарию ревниво охраняет супруг на их вилле в Санта-Кроче… Она знает, что вы по-прежнему к ней неравнодушны: я передал ей цветок…»
Да, теперь Анна Сантамария в пределах досягаемости. Пьетро нужно лишь пошевелиться. И он чувствовал, что вопреки запрету готов на все, чтобы ее увидеть.
Лучана, кокетливая и насмешливая одновременно, пропела ему на ухо:
— Вам нравятся мои туфельки, Пьетро? Хотите, чтобы я их оставила?
Пьетро молчал.
— А знаете, что я надела для вас свое лучшее платье? В Венеции меня называют кокеткой. Но я не из тех, что ловят вас за плащ под арками прокураций, мой добрый господин. В моем лифе нет набивки из мха, и я не засовываю подушечки себе под юбку, чтобы скрыть недостатки… Не ношу накладок и избавилась от лишней растительности. Вам нравятся мои волосы? Подождите, сейчас я их распущу…
Что она и проделала отработанным жестом. Локоны водопадом упали на плечи, и платок, будто случайно, тоже. Она прикрыла грудь руками, изображая застенчивость, затем медленно их опустила.
Соски оказались в паре сантиметров от лица Пьетро.
— Тряпки, шапочки и сетки, вульгарные белила — это для тех, чья красота нуждается в искусственной отделке. Я же предпочитаю самые изысканные туалеты, всякий раз вознося благодарность моему покойному мужу, это так. Мир его праху! Как вам известно, бедный ангелочек знал толк в деньгах и торговле. И иногда терял всякий разум. Я же совсем другая: у меня безупречный вкус в торговле иного рода, отказаться от которой выше моих сил. Для чего еще мне богатство, как не для того, чтобы делать меня более желанной? В глубине души я всегда мечтала… быть свободной. Поэтому, как только дукаты оказываются в моих руках — оп! — я их трачу. Заставляю исчезнуть. Есть у меня такой темный волшебный дар… И я готова снова черпать из тех сокровищ, что оставил мне дорогой супруг! Святой человек, право слово…
Она запрокинула голову, положив руки на плечи Виравольты, и потерлась о него бедрами. Он по-прежнему сидел, она — стояла.
— Хотите убедиться?
— Убедиться в чем? — спросил Пьетро.
— В том, что я вам говорила, насчет подушечек.
С этими словами она сбросила оставшееся одеяние и повернулась. Перед глазами Пьетро оказались ее бедра и самая аппетитная, самая гладкая и красивая попка, какую ему доводилось лицезреть.
— Видите? Все настоящее.