Западня для леших
Шрифт:
– Хорошо, коли так, – задумчиво произнес царь и тут же спросил жестко и требовательно, уставившись прямо в лицо Басманову своим страшным немигающим взором: – Но уж не боитесь ли вы молодцов этих, в боевом деле, как говорят, весьма ловких и искусных?
Басманов-младший застыл у ног царя ни жив ни мертв. Однако его отец, предвидевший подобный вопрос, тут же без задержки ответил:
– Ни в коей мере не опасаемся остолопов сих, государь. Твои витязи верные вдесятером их всех разгонят начисто. А сила их, досужими сплетнями приукрашенная, разве что в огнестрельном снаряде англицком заключается, кои ружья своровали они в странах заморских в небольшом количестве, да в которых заряды-то
Басманов произнес слова «досужие сплетни» подчеркнуто громко, выделив их многозначительной паузой, тем самым ненавязчиво намекнув царю, что знает, кто и зачем ему чушь всяческую нашептывает.
– Ладно, Басманов, не горячись. Конечно, супротив таких молодцов, – царь указал перстом на Охлобыстю, в течение всей беседы лишь сжимавшего и разжимавшего огромные кулачищи, – никто не устоит! Однако чтобы все слухи и сплетни пресечь разом, давайте-ка кого-нибудь из этих поморов, кого они сами считают бойцом наилучшим, на наш пир сегодняшний позовем, да там с ним и позабавимся, когда при нем этого самого снаряда огнестрельного не будет. Что скажешь, Охлобыстя? Готов ли ты развлечь своего государя да на угрозы казненного тобой предателя могучей дланью ответствовать?
Охлобыстя радостно оскалился:
– Только прикажи, царь-батюшка, ручки-ножки им повыдергиваю!
– Прикажу, не сомневайся. Кого там предатель-стражник, говорите, упоминал, когда сулил вам месть да погибель?
– Какого-то Михася, государь, – хихикая и потирая ручки, поспешно ответствовал Хряк.
– Вот ты, Басманов, езжай к Ропше, да выясни, не есть ли этот самый Михась их лучший лихой боец, да объяви-ка ему цареву честь: приглашение на пир сегодняшний во дворец мой новый… А сейчас ступайте, слуги мои верные, я за павших витязей молитвы свои вознесу Господу!
Когда Дымок, отдав распоряжения, вернулся в кабак на окраинном рынке, где дислоцировался оперативный штаб леших, он застал там Кирилла, который сидел на лавке, откинувшись к бревенчатой стене, и, казалось, дремал, закрыв глаза, хотя на самом деле дьякон напряженно обдумывал ситуацию и ждал донесений от своих особников. Лешие в сложившейся ситуации действовали незамысловато: оцепив двойным кольцом прилегающие к рынку улицы и слободки, они никого не выпускали и не впускали внутрь оцепления. В то же самое время мобильные группы прочесывали дома, лабазы и огороды, задерживая всех подозрительных мужчин, которых препровождали в обширный пустой амбар на краю рынка для последующих допросов. В этот самый амбар также доставили несколько особников, замаскированных под обычный люд, которые должны были фильтровать разговоры, ведущиеся в толпе задержанных.
Кроме дьякона, Дымок, к своему удивлению, увидел в кабаке Михася, который встал навытяжку при виде вошедшего начальника.
– Михась, ты что здесь делаешь? Почему не в десятке на прочесывании? – строго спросил сотник.
– Брат сотник, разреши обратиться, – глухим и бесцветным голосом произнес Михась.
– Разрешаю, – уже менее строго произнес Дымок, понявший по тону и потемневшему лицу Михася, что тот не просто так нарушил воинскую дисциплину.
– Опричники вырезали всю слободу, убили Степу, который один против них бился, нас на подмогу звал. Можно ли извергов этих, русский народ терзающих, и далее безнаказанными оставлять? Да они хуже любых ханов! Прикажи, сотник, я с ними за слободку, нам в охрану доверенную, да за друга, за стража московского посчитаюсь.
Дымок растерялся, не зная, что ответить бойцу. Каждый в отряде знал наказ митрополита – не способствовать расшатыванию центральной власти, едва окрепшего самодержавия,
Кирилл открыл глаза, но молчал, не вмешиваясь, ждал ответа начальника отряда. Повисла томительная пауза. Внезапно раздался приближающийся топот копыт, характерный скрип и грохот, который сопровождал движение огромной боярской колымаги. Дверь отворилась, и в нее, низко нагнув голову в высокой шапке, едва протиснулся отец-боярин Ропша, одетый, как положено, в громоздкую роскошную шубу. Все присутствующие сразу же поняли, что произошло нечто экстраординарное.
– Мне выйти? – спросил начальников Михась.
Дымок открыл было рот, чтобы сказать «да», но Ропша, увидев Михася, неожиданно произнес:
– Ты ведь и есть Михась? – И после утвердительного ответа бойца скомандовал: – Тогда останься!
Боярин сел на лавку рядом с Кириллом, Дымок и Михась продолжали стоять.
– Только что удостоен я был чести невиданной, – начал Ропша, не дожидаясь вопросов. – Заехал ко мне в усадьбу не кто иной, как сам царев любимец, первый сановник государственный, Басманов-старший, что само по себе удивительно. А еще боле удивительно, что заехал он лишь для того, чтобы передать мне приглашение, как приказ звучащее, для дружинника Михася. Зван сей дружинник сегодня вечером во дворец на пир царев с его опричниками приближенными. Явиться приказано одному и – упаси Бог! – без какого-либо снаряда огнестрельного, коего царь терпеть не может, и вообще без брони и оружия: ведь не к врагам лютым, а к друзьям искренним за храбрость и усердие в дозорах проявленное приглашен.
– Занятная новость! – с изумлением произнес Кирилл и обратился к Михасю: – За какие такие особые заслуги, брат дружинник, ты к государю в милость попал?
– Думаю, что Степа сегодня перед смертью мое имя произнес, когда подмогу звал, сказал гадам, что я за него отомщу! Вот и хотят они над ним – мертвым – еще понадсмехаться: дескать, вот твой заступник у нас в ногах ползает, пощаду вымаливает! – выпалил Михась звенящим от возбуждения голосом.
– А что, – после некоторого размышления произнес Кирилл. – Похоже, верно мыслишь, головной. Однако пора тебе в десятники! Что думаешь, Дымок?
– Я бойца своего на расправу и верную гибель не пошлю! – жестко ответил сотник.
– Можно, конечно, сказать, что Михася мы гонцом в северные вотчины свои направили, – предложил Ропша. – Да только не выход это, любого другого они для потехи себе потребуют: с некоторых пор у царя развлечение любимое – людей на пиру убивать издевательски!
– Начальники дорогие, – буквально взмолился Михась. – Пустите меня на пир этот проклятый! Мне ж не в первой, что меня убивать будут! Отомщу за Степу, завалю хоть нескольких тварей, его убивших!
– Ты, боец, лишних слов не произноси, – сурово одернул его Дымок.
– Погоди, сотник, – перебил начальника отряда Кирилл и, как бы размышляя вслух, продолжил: – Если Михась пойдет на пир в одиночку и без оружия… Ведь дракой, по хмельному делу учиненной, никого у нас не удивишь. Ну, выпили молодцы, схватились на кулачках, кто-то помер нечаянно… Обычное происшествие, без коего ни один честной пир не обходится, и никаким покушением на самодержавие да на царя-батюшку тут и не пахнет!
Михась, услышав слова отца дьякона, не выдержал и дал волю чувствам. Он испустил нечленораздельный вопль, его лицо исказила оскаленная улыбка, из глаз брызнули слезы. Он стоял, потрясая до боли сжатыми побелевшими кулаками, и плакал, не стесняясь присутствующих.