Запах крови

Агафонов Андрей Юрьевич

— И что с ним… будет?

— Судя по тому, что я уже видел. Постепенно замедляются все жизненные процессы. Отказывают речевые центры. Мочеполовая система. Нарушение координации. Обмен веществ становится патогенным. При этом постоянное чувство голода. Грубо говоря, человек может только передвигаться и есть. В таком состоянии существовать до полугода. Это насколько мне известно. Более длительный период наблюдения просто отсутствует. Потом распад, смерть.

— А они страдают?

— Не знаю. Честно. На поздней стадии уже не у кого выяснять, там

жизнь еле теплится. Ваш этот…

— Сергей.

— Довольно долго продержался еще. Обычно от недели до трех дней.

* * *

— Садись, Сереж. Нет, не сюда, вот сюда — она усаживает его на заднее сиденье. Закусив губу.

— Куда мы?

— Ко мне. Куда же еще…

12. Утро полена

Белое. Белое. Много белого. Слепящего. Что-то синее, еще пронзительнее белого. На синем колышется снова белое. Цветы. Она любит цветы. Лилии, кажется. Ужасный одуряющий запах. Но вот тянет свежестью. Взлетают занавески. Склоняется бледно-оранжевое пятно — ее лицо.

— Сережа! Сергей! Ты спишь, Сереж?

Он садится, он лежал на полу, теперь садится у стены, ползет вверх. Глаза пусты и безразличны. Она садится рядом на корточки. В руках — закопченная кастрюлька и длинная ложка.

— Открой рот. Ну открой рот пожалуйста.

Тычет ложкой с гречневой кашей, пытаясь попасть в полуоткрытый рот. Получается плохо, комки каши падают на его рубашку. Каша горячая, он вздрагивает.

— Прости, прости. Я сейчас уберу. Поешь, пожалуйста.

Ей удается протолкнуть ему в глотку ложку каши. Его кадык начинает двигаться. Рука подползает к кастрюле. Гладит кастрюлю. Он как будто хочет что-то сказать:

— Тепло… тепло.

— Может, ты все-таки ляжешь на диванчик, а, Сережа?

— Может, ты.

— Пойдем, — она поднимает его, подтаскивает к дивану. Ложится рядом с ним.

— Вот так, милый, вот так, — гладит его по лицу. — Мы еще с тобой поживем, да же ведь?

— Д-да… — он обнимает ее. — Мне холодно. Я люблю тебя.

— Поспи, милый. Поспи.

* * *

Олег, стоя в дверях спальни, смотрит на спящих. Лицо Ирины безмятежно. Он отворачивается. Смотрит на себя в зеркало, висящее в темном коридоре. Отражение начинает таять. Он протягивает к зеркалу руку. Его ногти оставляют царапины на пустом темном стекле.

* * *

Несколько часов спустя в той же комнате. На диване один Сергей. Он посапывает. Его лицо порозовело. Олег садится рядом с ним, наклоняется к его лицу. Сергей открывает глаза.

— Ты… кто?

— Нет. Это ты — кто?

— Я здесь живу.

— Тебя раньше не было.

— Я уезжал.

— Ты знаешь, что с тобой происходит?

— Догадываюсь.

— Твои провалы в пустоту будут все чаще. Пока не провалишься совсем. Но ты и потом будешь ходить, двигаться, жрать. Уже не помня себя.

— Ты кто такой?!

— Тебе не надо знать.

— Хочешь убить меня?

— Зачем

мне тебя убивать. Ты сам развалишься.

— Где Ирина?

— Не говори ей, что я приходил. Хотя ты и не вспомнишь. Я совсем забыл.

Олег улыбается. Прикладывает Сергею указательный палец к губам.

Исчезает.

* * *

Поздний вечер. Ирина, в плаще, наклоняется над диваном. В темноте блестят глаза Сергея.

— Сережа! Ты спишь? Сережа…

Он пытается ударить ее по лицу, но только вяло шлепает тяжелой рукой по щеке.

Она садится рядом с диваном и начинает громко, по-детски рыдать.

13. Вы покидаете…

Опустевший супермаркет с пустыми прилавками. По отделам бродят зомби. Между стендами с дисками ДВД как воробьи снуют подростки. Иногда сталкиваются с зомби, и те недовольно скалятся и шипят, как кошки.

— О, порнуха, порнуха! Смотрите, порнуху нашел.

— А может, «Ходячих мертвецов» возьмем?

Все смеются.

— А пошлите потом к Веронике, у нее плэйер есть.

— Плэйер можно и тут взять, ты дебил.

— Сам дебил.

— Бухла надо найти.

— Ты че дурак, мы же несовершеннолетние!

Гогот.

— Вера! — в дверях магазина мужик в пятнистой форме с автоматом наперевес. — Вера, ты здесь?!

— Семенова, это батя твой. Вроде живой пока.

— ВЕРА!

— Я здесь, пап.

Семенов — тот самый, который был в гримерке у Ахматовой — хватает дочь за руку и тащит за собой.

— Пап. Ну что ты творишь.

— Вера, нету времени. Садись в машину, мы уезжаем.

Машина — казенный УАЗик — под завязку забита консервами, ящиками, канистрами. Свободны только передние два сиденья.

— Куда?

— Куда подальше. Здесь больше нельзя.

— Я не хочу! — она вырывает руку.

— Садись в машину!

Перед уазиком, блокируя выезд, тормозит полицейский «Форд». Из него неспешно выбираются коллеги Семенова.

— Ты куда собрался, Леха?

— Не подходи.

— Брось автомат.

— Сам брось. И ты брось. Я стреляю быстрее вас.

— ПАПА! — Семенов оборачивается. Приклад автомата вместо головы бьет его по плечу. Он вскидывает свой автомат, стреляет короткой очередью. Нападавшего отбрасывает к стене. Двое других начинают суетиться — солнце, выскочившее из-за супермаркета, ослепляет их. К стеклам супермаркета прилипли любопытные физиономии подростков.

— В машину, — коротко командует Семенов. Поворачивает ключ зажигания. Резко сдает назад, таранит «Форд». Вера вцепилась в его руку. Сзади стучат выстрелы.

Вера смотрит на бронзовую шею отца, по которой стекают капли пота. Он моргает. Снова.

— Папа, — говорит она вопросительно.

Он открывает рот, изо рта стекает струйка крови. Вера перехватывает руль.

Теперь она за рулем. Отец на пассажирском сиденье. Навстречу пролетает знак «Конец населенного пункта».