Запах полыни. Повести, рассказы
Шрифт:
— Да, я любила его, Жолбай, — просто сказала Асиля.
— Может, он обидел тебя?
— Джунус? Что ты! Даже не сказал обидного слова. Он всегда говорил: «Пусть заноза лучше войдет мне в лоб, чем тебе в пятку». Вот что он говорил, Жолбай. — И тут Асиля вздохнула.
— Что же произошло все-таки? — спросил Жолбай, сам пугаясь своей настырности.
— Случилось то, чего я от него не ожидала… Впрочем, ты же сам сказал, что в жизни бывает всякое.
— Понятно, — кивнул Жолбай, хотя ничего не понял ровным счетом.
— Ты все
Руки Жолбая и вправду окоченели, пальцы еле шевелились, будто деревянные, но забота, прозвучавшая в голосе Асили, прибавила ему силы. Хорохорясь, Жолбай еще раз поплевал на ладони и заявил, бросая вызов стуже:
— Разве это мороз? Ха, пустячок да и только.
Он бодро потянул концы веревки, стараясь потуже затянуть узел, но веревка не выдержала.
— Ах, ты, неладная! — выругался Жолбай, но втайне остался доволен тем, что случай помог ему показать свою силу Асиле.
Он связал порванную веревку и, будто между прочим, принимаясь вновь за вязанку, сказал:
— Говорят, Джунус был хорошим парнем.
Пусть никто не подумает, и Асиля тоже, будто он плетет сеть за спиной у Джунуса.
— Лихой джигит — Джунус, — добавил Жолбай.
Но Асиля сделала вид, что не слышит, и отвернулась…
После школы они пошли работать в колхоз. Асилю послали растить кукурузу. Его, Жолбая, направили в чабаны. С тех пор он редко виделся с Асилей, следил за ее житьем-бытьем по слухам. Так, года два назад к нему на пастбище дошла весть о замужестве Асили.
Жолбаю случалось встречаться с Джунусом, коренастым смуглым джигитом, но он его больше знал понаслышке.
О Джунусе поговаривали, будто бы никто из жителей аула не умел так охотиться за деньгами, как это делал он. Во всяком случае, денежки водились в его карманах пачками, и, переселившись к жене, Джунус запретил ей ходить на работу. А спустя лишь два года Жолбай наткнулся в районной газете на короткое сообщение о том, что Асиля подала на развод, и сильно удивился. Да что Жолбай, люди куда более опытные только разводили руками…
А веревка тем временем рвалась еще трижды. Трухлявая была веревка, что и говорить. Когда она лопнула в четвертый раз, Асиля сказала смеясь:
— Выбрось ее, Жолбай. Принесу-ка я аркан покрепче. Такой, чтобы устоял перед твоей силой.
Чуткое ухо Жолбая уловило в голосе Асили знакомые интонации. Она, как некогда в школе, подтрунивала над ним. Жолбай растерялся, а едва пришел в себя, Асили не было рядом. Ее силуэт маячил на белеющем снегу. Опять проваливаясь в сугробы, Асиля возвращалась домой.
— Асиля! Асиля-я! — позвал Жолбай.
Но молодая женщина даже не оглянулась. То ли не услышала, занятая своими мыслями, то ли его призыв был слаб и увяз в густом холодном воздухе — попробуй тут угадать. Жолбай пришел в отчаяние и разбросал ногой собранное сено.
На
Снег скрипел еще издали. В сторону скотного двора по укатанной дороге шли двое. Один из них вел на поводу лошадь. Лошадь мерно ступала, опустив голову, изредка фыркая. В другом, по черной шубе, зауженной в талии, Жолбай узнал председателя колхоза. А потом увидел и его густые усы, белые от инея.
— Не очень-то жарко, а, Жолбай? — пошутил он, обмениваясь рукопожатием. — Познакомься, наш сосед из «Бирлика», председатель колхоза. Пришлось вот его проводить. Ты у нас принципиальный, Жолбай, чужого коня не примешь. Тебе подавай особое разрешение. Поставь его до утра да выбери местечко получше. Нашим скакунам ничего не стоит залягать чужака. Что мы тогда скажем гостю? — закончил он смеясь.
Пока Жолбай возился с конем, председатель и его гость осматривали скотный двор, переговариваясь о делах.
— А теперь приглашай в свой дворец, — предложил председатель. — Намерзлись мы сегодня. Там-то небось теплей, чем на улице?
Жолбай распахнул дверь сторожки, и оттуда дохнуло раскаленным железом, жарким кирпичом, запахом смолы на еловых дровах.
— Ого! Да тут жаркое лето, Жолбай! Проходите пожалуйста, — сказал председатель, пропуская гостя вперед.
Едва они пристроились у печки, как снаружи долетели голоса, заскрипели полозья саней.
— Да никак вернулись наши из Кароя! Ничего не попишешь, пойдем, Жолбай, встречать, — добродушно сказал председатель.
В этот зимний вечер обоз выглядел фантастическим. От лошадей поднимался пар, их шерсть схватывало инеем. Иней окутал неуклюжие фигуры сеновозов, и, топчущиеся между санями, они походили на дэвов из сказки.
— Аксакал, я хотел попросить воз сена, — сказал Жолбай, когда сеновозы, занятые делом, оставили их наедине. — Не для себя прошу. Понимаете, для одной женщины, — добавил Жолбай, глядя себе под ноги и чувствуя, как пылающая краска сползает в темноте от затылка по лицу и шее.
— Кто же эта женщина? Почему не попросит сама? Или у нее отсох язык? — изумился председатель.
— Да нет, язык не отсох, но она сама не может. Стыдится, — прошептал Жолбай, все еще разглядывая свои валенки.
— Кто же она такая? — рассердился председатель; он привык вести разговор начистоту, и нерешительность Жолбая вывела его из себя.
«Все равно придется назвать ее имя, — подумал Жолбай. — Крути не крути, а не выдаст он сено неизвестно кому, да еще целый воз».
— Асиля. Ей нужно, — еле слышно выдавил Жолбай.
— А, та, что развелась? И правильно сделала! Рвач он, вот он кто, этот Джунус, — сказал председатель сурово — Эй, Манар! Манар! Ты свой воз отвезешь к Асиле. Да смотри, разгружай как следует, уложи на крышу сарая. А ты, Жолбай, помоги ему. Не то разбросает сено, а в доме только женщины.