Запасной инстинкт
Шрифт:
Федя показался из ванной, вид у него был свирепый и одновременно как будто смущенный.
Он не нашел ничего, что подтверждало бы его подозрения, – еще бы! – и чувствовал себя дураком. Еще он не знал, как именно нужно ссориться, потому что раньше они не ссорились.
Так они стояли и молчали – Сизов с яблоком, старательно прикидывающийся равнодушным, и Федя, похожий на большую несчастную гориллу.
– Ты вот что, – сказал Федя через некоторое время, – ты брось все это, Гриня. Еще не хватает!
Сизов знал, что
– Федь, – начал он, рассматривая яблоко со всех сторон, словно это была бог весть какая интересная штука, – тебе не кажется, что ты вмешиваешься не в свое дело?
– Да не кажется мне, твою мать!..
– А мне кажется.
– Это, блин, – с напором выговорил Федя, – именно мое дело!
– Не твое!
Федя покачал из стороны в сторону дверь ванной, словно никак не мог решить, закрыть ее или оставить открытой.
– Я Троепольскому скажу, – вдруг пригрозил он.
– И что?!
– И он тебя выгонит.
– Федь, ты несешь ерунду.
– Он тебя выгонит! – заорал Федя. – А я еще добавлю! Как ты себя ведешь, твою мать?! Ты что, не знаешь, что дальше будет?!
– А что будет дальше?
То ли тон – насмешливо уверенный, который Сизов виртуозно умел применять, – а может, то, что он еще раз откусил от яблока и стал жевать, совершенно вывело Федю из себя. Он замычал, кинулся головой вперед и схватил Сизова за горло.
– Ты… ты сволочь последняя, Гриня, – в лицо ему выпалил он и приналег на его слабое горло.
Сизову стало нечем дышать, стены поехали, столкнулись и обрушились ему на голову.
– Ты бы… поостерегся, Гриня! А то рука у меня тяжелая, могу ненароком и повредить что-нибудь.
– Отпусти, – прохрипел Сизов. – Отпусти меня!..
Перед глазами все плыло, и что-то лиловое и колышущееся занимало все больше места в голове, и тогда Федя отпустил его.
Чтобы не упасть, Сизов схватился за стену, оперся, и воздух рвал ему горло, которое сильно саднило, и раздирал легкие и, попадая в голову, разбухал там, и лопался где-то на уровне висков.
Сизов разлепил глаза – прямо перед ним маячила Федина физиономия, ставшая еще более несчастной.
– Пошел отсюда.
– Ты смотри не упади, – пробормотал Федя виновато, и Сизов опять сказал, чтобы тот шел, но уже другими словами.
Федя еще некоторое время топтался рядом, словно соображал, не надо ли оказать Сизову экстренную медицинскую помощь.
– Я тебя предупредил. Ты… это учитывай. Сизов, кашляя, распахнул входную дверь. Все это было смешно – даже подраться как следует они не умели!
Федя еще помаялся немного, а потом ушел, Сизов долго слышал его топот и тяжкие слоновьи вздохи.
Он никогда не думал, что все сложится так погано. Он вообще не любил сложностей, вернее,
Впервые в жизни он не знал, что ему делать дальше. Федька всерьез решил ему мешать, и уже было понятно, что на этот раз обойтись без “сложностей” ни за что не удастся.
Троепольскому рассказать нельзя. Бросить все тоже никак нельзя, да и что-то похожее на мужскую гордость в нем взыграло. Бросить означало бы подчиниться, сделать так, как приказал ему Федька, и Сизов вдруг решил, что одновременно это означает потерять уважение к себе. Хоть бы даже из упрямства он должен стоять на своем.
Все выходные он бесился, вспоминая постыдную сцену с партнером, и к понедельнику так обозлился, что не знал, как теперь пойдет на работу – ему казалось, что, завидев Федю, он немедленно даст ему по физиономии и получится еще одна отвратительная сцена. Даже хуже, потому что у всех на глазах.
Федю он отчаянно ненавидел. От ненависти сохло во рту.
Дать ему по физиономии Сизову не удалось. Федя скакал по конторе, всем совал в нос свой новый макет, целовал распечатки, прижимал их к груди – в горильих глазках горели восторг, умиление и радость жизни.
– Гриня! – прогремел Федя как ни в чем не бывало, едва завидев Сизова. – Ну, ты только посмотри, какой красавец! И всего за один день, прошу заметить! Вот что значит вдохновение! Вот что значит гений! Гений – это я, – пояснил он высунувшейся на шум новой секретарше Шарон Самойленко.
Тут Федя поцеловал Шарон – та отшатнулась и спряталась, потом поцеловал макет и вознамерился было поцеловать и Сизова, но тот Федину физиономию оттолкнул и прошел к себе.
Федька бушевал еще недолго, а потом затих.
А потом его убили.
Больше он Сизову не мешал. Больше Сизову никто не мешал.
Об этом никто не должен узнать – о том, чего не знал никто, кроме Феди, о том, что Сизов даже придумывал, как ему избавиться от полоумного партнера, о том, что Федя приходил к нему и они почти подрались.
Сизов смотрел в монитор и думал.
Узнать об этом проще простого. Когда Федька топал по лестнице, на площадке находилась пенсионерка Сидорова Тамара Петровна. По нескольку раз в день она выносила свой пенсионерский мусор и подолгу торчала на площадке, хотя ничего хорошего там отродясь не было. Таким образом Тамара Петровна всегда была в курсе всех соседских дел – кто спал и громко храпел, кто любовью занимался, кто по телефону ругался, а кто, как Сизов, участвовал в потасовке.
Если ментам придет в голову расспросить Сидорову, она все выложит и счастлива будет, что кому-то понадобились ее “сведения”. А если это придет в голову еще кому-то… не ментам, тогда дело плохо. Совсем плохо.