Записки безумной оптимистки
Шрифт:
Мы с Александром Ивановичем прожили почти год в гражданском браке, в течение этого времени я пребывала в глубоком недоумении: он и впрямь такой хороший или притворяется, чтобы заполучить меня в жены? Хотя если призадуматься, то какой у него мог быть расчет, а? Александр Иванович к тому времени уже получил известность как автор множества учебников, на его лекции ломились толпы студентов не только психфака. Редко какого преподавателя провожают после занятий аплодисментами, а доцент Донцов постоянно уходил под рукоплескания. Абсолютно всем вокруг было понятно, что он станет доктором наук, профессором, академиком… И зачем ему, скажите на
Первой вещью, которую мне захотел купить Александр Иванович, было пальто. В начале восьмидесятых годов «мануфактура» в Москве практически отсутствовала. В столичных магазинах на вешалках покачивались убогие изделия, кособокие, плохо сшитые, из материалов самых мрачных расцветок. Все мало-мальски приличное, импортного производства, продавалось в «Березке». В системе магазинов «Березка» товар отпускался по чекам, которые получали после обмена валюты люди, имеющие возможность работать за границей либо из-под прилавка, и следовало иметь знакомого продавца, чтобы приобрести, допустим, югославскую косметику.
Но осенью 83-го года в торговых залах совершенно неожиданно появились роскошные, чистошерстяные пальто с пушистыми воротниками из ламы, произведенные в Финляндии.
Женщины подходили к ним толпами, мерили, вздыхали и уходили, приобрести сию роскошную вещь могли считанные единицы. Великолепного качества пальтишко стоило тысячу рублей. Напомню, средняя зарплата по Москве в те годы крутилась вокруг ста пятидесяти целковых.
Вот этот прикид и надумал приобрести мне Александр Иванович, не слушая вопли будущей жены о том, что это слишком дорого, неразумно и, вообще, зря Александр Иванович привел меня в Краснопресненский универмаг, отыскал стойку с цифрами «44», галантно подал пальто и разочарованно щелкнул языком. Я провалилась в него, словно копейка в трехлитровую банку, но жених решил не сдаваться, он нашел пальтишко с биркой «42» и снова расстроился велико. Пока я вешала пальто на место, Александр Иванович сбегал к продавщице и поинтересовался:
— А где у вас сороковой размер?
Работницы прилавка тех лет отличались крайней неразговорчивостью и редкостной грубостью, покупатели, забредающие в торговые точки, не радовали их, а раздражали. Никаких приветливо улыбающихся консультантов и скидок.
Баба повернулась и рявкнула:
— В «Детский мир» ступай, такие доходяги там одеваются! Эти пальто для нормальных женщин!
Александр Иванович вытащил меня на улицу, привалил к стенке Краснопресненского универмага и сурово приказал: — Перед тобой стоит стратегическая задача отъесться за месяц, хотя бы до сорок второго размера. Можешь начинать прямо сейчас, я куплю пирожков.
То, что у нас будет счастливая семейная жизнь, первыми поняли мальчишки. Они дико боялись, что случится нечто и Груня с Александром Ивановичем разбегутся в разные стороны. Свадьба наша была назначена на 28 апреля 84-го года, а двадцать седьмого я, на что-то обозлившись, принялась летать на реактивной метле и нападать на будущего мужа. Это сейчас я очень хорошо знаю, нечего и мечтать о том, чтобы обозлить его, все равно не получится. Александр Иванович профессиональный психолог и в момент скандала смотрит на ситуацию иначе, чем
Мальчишки притихли, выскользнули из кухни, потом Аркадий вернулся назад и сказал:
— Мать, немедленно иди сюда.
Решив, что дети снова поругались, я двинулась на зов и нашла парнишек в дальней комнате. С самым серьезным видом они стояли у окна, Кеша в руке держал ключ.
— Сейчас мы запрем тебя тут, — отчеканил Аркадий.
— До завтра, — подхватил Дима, — до десяти утра.
— С какой стати? — возмутилась я.
— Вести себя не умеешь, — вздохнул Кеша, — на скандал откровенно нарываешься, демонстрируешь вздорный характер и полное отсутствие женственности.
— Вот и посиди тут до свадьбы, — закончил Дима, — нам спокойней будет. А то еще отец, не дай бог, передумает и убежит! Что тогда делать станем!
— Распишитесь и ругайтесь на здоровье, — влез Кеша.
— Всего-то несколько часов продержаться осталось, — забубнил Димка.
Не успела я и глазом моргнуть, как они выбежали из комнаты и мгновенно захлопнули за собой дверь.
Восемьдесят третий год был наполнен не только радостными событиями. В октябре умерла Фася. К сожалению, на старости лет она страдала болезнью Альцгеймера и перестала узнавать окружающих. Странности начались году этак в семьдесят девятом. Я пришла к бабушке, которая жила вместе с мамой в нашей квартире на Аэропорте, и села за стол на кухне.
Фася поставила чайник, вытащила чашки, потом вдруг выглянула в коридор и крикнула:
— Аркадий Николаевич, идите чайком побаловаться!
Бабушка очень любила зятя, папа платил ей той же монетой. Иногда он шутил:
— Вот что, Тамара, соберешься меня бросить, все отдам, кроме Афанасии Константиновны.
Услыхав, что бабуля зовет давно умершего человека, я испугалась и спросила:
— Фася, ты с ума сошла? Отец скончался в семьдесят втором!
Бабушка растерялась:
— Совсем из головы выпало.
Мне ситуация показалась странной, и я постаралась побыстрей забыть о ней. Но, к сожалению, это было лишь началом процесса. Болезнь Альцгеймера страшная вещь, день за днем ты наблюдаешь, как любимый человек умирает, уходит от тебя душой. Тело его остается на земле, а сущность исчезает и через какое-то время ты в ужасе понимаешь: его больше нет, перед глазами лишь внешняя оболочка.
За что моей бабушке, абсолютно святой женщине, никогда в жизни не сделавшей никому плохо, Господь послал это испытание, я не понимаю. Фася перестала узнавать нас с мамой, не могла выйти на улицу, разговаривать по телефону, смотреть телевизор, читать книги. Весь ее мир сжался до крохотного кусочка, а единственной радостью стала вкусная еда. Бабушка превратилась в грудного младенца.
В середине октября я купила в буфете «Вечерки» раритетную по тем годам вещь — глазированные творожные сырки и тут же принесла их бабушке. Фася к тому времени давно перестала идентифицировать внучку.
Положив пару сырков на тарелочку, я вошла в спальню к бабушке и сказала:
— Это едят, попробуй, очень вкусно.
Бабушка села, взяла угощенье, а я решила пойти домой, повернулась и услышала:
— Грушенька, не попить ли нам чаю?
От удивления я споткнулась и обернулась. Фася смотрела на меня, ее глаза, последний год совершенно пустые, ярко сияли на лице.