Записки фельдшера
Шрифт:
— …а у нее позвоночная грыжа, оказывается. Оперироваться она не хочет, худеть — тоже, сидит на анальгетиках [30] . При ней родня с оттопыренными пальцами. Делайте, говорят, блокаду [31] . Ага, отвечаю, сейчас, все брошу и начну.
— А почему не сделал?
— Во-первых, нельзя этого делать на догоспитальном этапе. Во-вторых, рискованно — такие вещи делает только невропатолог. И, в-третьих, я ни слова не слышал про оплату. А такая
30
Обезболивающие препараты.
31
Введение анестезирующих препаратов в определенные точки по ходу позвоночника, для снятия мышечного напряжения и болевого синдрома, им вызванного.
— И что дальше?
— Дальше… — Сергеев проглотил вилку салата, прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом. — Дальше было шоу. Коля обезболил кеторолом, который, кстати, и у них был — и тут заходит какое-то чучело с экзофтальмом, как у донного краба. Что, говорит, он еще блокаду не сделал? Я еле Колю удержал. Нет, говорю, не сделал и не собирается. Чешите в поликлинику. Это мурло и заявляет — тогда готовьтесь, мы вас через три часа снова вызовем, как укол отпустит.
— Нахал, — наморщила нос Дина, ставя чашку на стол. — Вызвал?
— Да сейчас! Коля ему заявил, что повторные вызовы у нас обслуживаются в присутствии милиции, с обязательным контролем наличия полиса и прописки. Ты бы видела его рожу — словно лимон надкусил. Весь гонор в момент растерял. Правда, когда выходили с вызова, что-то такое дерзкое бросил в спину, но мы уже не стали связываться. Да если бы он один! Потом ночью дернули на температуру…
Кофе закончился, Дина, хотя и не хотела, налила себе вторую чашку. Пусть говорит. Пусть выговорится.
— Па-а-ап! — протянула Лена, входя на кухню и неся на руках забинтованного Степана. — А если у него инфаркт случился, что делать?
— Умм… доча, а кислород тебе для чего? Дай ему подышать, сделай обезболивающий укол, потом зови меня в помощь.
— А я ему уже обезбаливающее уколола!
— Обезболивающее! — строго сказал Алексей. — От слова «боль», а не от слова «баль».
— Обезболивающее, — старательно повторила дочка, прищурив глазки. Отец почувствовал, что кому-то из ее сверстниц завтра не поздоровится в споре, который, судя по всему, имел место. — Пап, а ты меня завтра на праздник отпустишь?
— Какой еще праздник?
— Учитель там что-то задумал в школе, — улыбнулась жена. — Я уже и деньги сдала. Восьмое марта же скоро, сам понимаешь.
— А во сколько этот праздник?
— Начнется в шесть вечера, часа на два все, я думаю.
— Восемь! — охнул Сергеев. — Так поздно! Да вы с ума сошли! А домой ты как по темноте? И речи быть не может.
— Ну, па-а-ап! Всем можно, а мне нет? — в глазках у Лены блеснули слезы. — Ты сам ночью уходишь на свою «Скорую», а мне нельзя?
— Ты маленькая, —
— Ты всегда так говоришь!! — девочка топнула ногой и убежала в свою комнату.
— Леш, ну чего ты, в самом деле? Пусть ребенок сходит…
— Дин, о чем ты вообще? Я буду на смене, ты — еще даже домой не доедешь с работы, хочешь, чтобы она одна шла? В наши чудесные времена? По темноте?
— Да не пойдет она одна, — примирительно сказала жена. — Я попрошу кого-нибудь из родителей, чтобы ее довели до дому. А дверь она, сам знаешь, никому не откроет.
— Кого ты попросишь?
— Она с Риммой дружит, я с ее мамой здороваюсь. Она нормальная женщина, да и живет отсюда в трех домах. Доведет.
— Доведет, — недовольно сморщился Сергеев, не находя аргументов, но и не желая сдаваться. — Это вы меня доведете своими праздниками.
— Не доведем, — целуя его в щеку, сказал Дина. — Иди, извиняйся, а я посуду помою.
— Матриархат, — с деланной обидой буркнул Алексей. — Обложили со всех сторон.
Он поднялся со стула и направился к закрытой двери в комнату дочери. На двери висел альбомный листок со старательно нарисованным фломастером большим красным крестом и надписью печатными буквами: «НЕ ВХОДИТЬ ИДЕТ ОПИРАЦИЯ». Отец усмехнулся. Фельдшеренок растет. Он осторожно постучал, ответа, разумеется, не дождался, толкнул дверь.
Лена, нахохлившись, угрюмо сидела в углу. Забытый Степан валялся на кровати, укоризненно глядя на вошедшего и покачивая размотавшимися бинтами повязок.
— Ты что же это больного бросила?
Дочь зло фыркнула, не поворачиваясь.
— Больных бросать нельзя. Сама же написала — операция идет.
— Ты «Скорая», ты его и лечи, — отрезала Лена.
Алексей, вздохнув, сел рядом с ней. Протянул «больного», которого Лена, после небольшой паузы, забрала. Потом шлепнул себя по бедру.
— Ну, долго ты еще?
Лена привычно перебралась к нему на колени, не меняя, однако, кислого выражения лица.
— Пойми, заяц, я абсолютно не против того, чтобы ты пошла на праздник. Но я переживаю за тебя.
— Ты за меня всегда будешь переживать, — уныло сказала дочь. — И что мне, всю жизнь никуда не ходить?
— Сдаюсь. Не бей лежачего.
— Сидячего.
— Висячего.
— Ползучего, — против воли захихикала Лена и полезла щекотаться. Алексей ловко поймал ее ручку.
— Давай договоримся так, фельдшеренок. Как члены одной бригады, мы можем друг другу верить?
— Это как ты и дядя Коля?
— Именно.
— Можем, — кивнула Лена.
— Иди на свой праздник завтра, но обратно тебя доведет мама Риммы. Мы с ней договоримся. И никаких посторонних уходов в кафе или еще куда. Сотовый твой постоянно включен. Вопросы есть?
— Нет. Спасибо, доктор, — дочь торопливо обняла его за шею, обдав запахом детского шампуня.
— Ну, уж нет! «Спасиба» мне и на работе хватает, накушался. За это ты сейчас, при мне, наложишь Степке повязку на голову и шину на ногу так, как я показывал, а не как тебе подсказала твоя бурная фантазия. На все даю пять минут.