Записки гробокопателя
Шрифт:
– Зачем какать?
– недовольно вопросил Синяк.
– Чтоб тушь не расплывалась. Не нагнетай алкоголь загодя. Жирному лучше пособи.
Синяк сделал обманчивое движение - будто с тахты, но Роман придержал его: сиди, не нужен.
Чтобы порыв не был пустопорожним, Синяк прихватил с пола лепесток ветчины.
– Рассказывай, Жирный, - приказал он.
– Развлекай.
– У меня во Франции книга вышла, - начал Роман.
– Летом поеду...
– Опя-ять он свое, - скорчил рожу Синяк.
– Что же вы по-человечески базлать не можете, все про книги!.. Кстати, Жирный, моя крестная
– Рома, а где же фото?
– раздраженным на всякий случай голосом рассеянно спросил Иван.
– Фоту сделали?..
Роман протянул ему фотографию.
– Да-а...
– задумчиво произнес Иван.
– Такое лицо может любить только мама. Хорошо, косы не видно. Скажут, гермафродит.
– Кого?
– насторожился Синяк.
Наконец муравьи закончили свою работу. Ванька загнал их в "сытую" банку. Достал батарейку "Крона". От батарейки тянулись два проводочка, оканчивающиеся обнаженными жальцами. Он легонько совокупил проводки - стрельнула искорка. Ванька снова вбил в глаз черный цилиндр и еле заметными движениями начал подковыривать искрящимися электродиками недовыеденные фрагменты текста.
– Потом проварить в щавелевой кислоте, подстарить...
– бормотал он и, закончив свою ворожбу, со стоном разогнулся.
– Наливаю, Иван?
– нетерпеливо спросил Роман.
– Не ломай традицию, - напомнил Синяк.
– Пусть Иван сначала стих зачтет.
– Можно, - кивнул мастер и заговорил давнишними своими тюремными стихами, которыми в свое время, еще в шашлычной при первом знакомстве, навсегда покорил Синяка.
– Значит, время прощаться, коль вышло все так, как все вышло. Повторите, маэстро, - пусть звуки заменят слова, только скрипку печальней, оркестр потише, чуть слышно, только тему надежды - пунктиром, намеком, едва...
– Ну, быть добру!
– провозгласил Синяк тост.
– Шолом, козлы!
Пили старательно. За двадцать лет Ванькиной свободы, за новые зубы Синяка, за книгу Жирного, вышедшую в далекой Франции, за дружбу, за любовь...
Когда наступил перекур, Иван, лениво ковыряясь в зубах, вяло поинтересовался:
– Рома, за кого ты нашего Вовика сватаешь? Она окрашена в обручальный цвет? Прошу подробности.
– Даму зовут Александра, - сдержанно сообщил Роман.
– Правда, Михеевна. И смолк.
– Что-то ты подозрительно немногословен, - заметил Иван.
– Не со своего ли плеча?.. Инцест грядет?
– Дама - коллега, - уклонился от вопроса Роман.
– Коммерческий зам. Сикина. Генерального директора нашего КСП.
– И продолжил: - Инцест отчасти есть. Плюсквамперфект.
– Кого?
– нахмурился Синяк.
– Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой...
– перевел Ваня.
– Да она еще за такого чмо и не пойдет, - набивая цену, сказал Роман.
– Ладно вам дуру гнать, - оскорбился Синяк, - я для вашей Михевны волшебный принц из детской сказки.
А Иван озадачился другим.
– Как директора фамилия, говоришь?
– спросил он, извлекая из кильки нежный хребет.
– Директора? Сикин, - удивился любопытству Ивана Роман.
– Юрий Владимирович Сикин.
Ванька медленно облизнул губы.
– Сикин, говоришь?
– проглотив помеху в горле, выдавил он.
– И ты его знаешь?
– удивился Роман.
– Сочувствую.
– Юру Сикина я знаю хорошо, - медленно, чуть не по складам произнес Ваня.
– Языки вместе учили иностранные... Юра Сикин меня посадил.
2
Юрий Владимирович вошел, как всегда, несколько смущенный. Саша не стала дознаваться, с чего это начальник заявился в нерабочий день да еще в такую рань, - обычно он приезжал к ней на буднях, и отправилась в ванную.
Встала под душ, по привычке глянула в зеркало. Губы и веки она делала еще в Англии: пять лет без забот - ни подводить, ни красить. Открыла рот: зубы плотно пригнаны друг к другу без единой червоточины, пломбы беленькие, незаметные... Грудь? Грудь как грудь, с учетом возраста. Ноги? Ну, ноги - ее гордость.
Заранее морщась, Саша повернулась к зеркалу боком и привычно вздохнула. На границе попы и спины выделялся лоскут кожи, не соответствующий общему покрову. Это отец ее пятилетнюю в родном городе Холуе ошпарил пойлом для поросенка.
По случаю выходного дня Саша вставила бирюзовые контактные линзы вместо зеленых повседневных, благоуханная, впорхнула в комнату, красиво скинула кимоно. Но... Юрий Владимирович не лежал, где ему полагалось, а сидел согбенно за обеденным столом в очках на шнурочке, насупленный, обремененный раздумьями, похожий на немолодого дурака. Однако!.. Саша подняла кимоно, встряхнула у начальника перед носом, как бы сбивая пыль, на самом же деле отрясала сексуальный налет ситуации, теперь уже абсолютно исключенной.
Юрий Владимирович очнулся, заданно потянулся к возлюбленной, но возлюбленная - коммерческий директор КСП - Клуба Свободных Писателей Александра Михеевна Джабар решительно отвела его руку, надела кимоно и ушла на кухню готовить завтрак.
Юрий Владимирович от роду был крупный высокий мальчик, но имел некрасивую фамилию Сикин, что очень мешало ему в юности жить. Пять букв, а сколько слез! Из-за ненавистной фамилии Юра пошел в бокс. Но там было больно. По дороге с бокса его перехватил гребной тренер и увлек в гулкий бассейн, где в неподвижной лодке дырявыми веслами усталые гребцы черпали вонючую воду. В секции был недобор.
К концу года он нагреб на первый разряд, а через два "мастер спорта" помог ему при поступлении в Иняз.
В институте Юра заинтересовался религией, в смысле продажей икон. Его пригласили в деканат, после чего увлечение религией прошло. В деканате ему посоветовали активнее интересоваться студенческой жизнью.
Проклятую фамилию от свел-таки позже псевдонимом "Суров", когда вступал в Союз писателей, для чего перевел три поэмы греческого коммуниста. Мечтал он быть дипломатом, разведчиком, а стал поэтом-переводчиком, литератором, короче говоря, никем. Но документы ему удалось переиначить на "Сурова". Некрасивая фамилия осталась только в узких сплетнях. Еще был у Сикина маленький аккуратный женский носик, который покрывался капельками пота после принятия алкоголя. Поэтому Сикин старался вообще не пить и всегда был трезв.