Записки из тёмного района
Шрифт:
– Так-так-так, – ехидно выпалил бугай в кожанке и жёлтой шапке, – чего мы тут делаем?
Все молчали. Не дожидаясь ответа, он присел на корточки рядом с Малым и посмотрел на дымящий в его руке бычок «Золотой Явы».
– Я задал вопрос, – повысил голос «бандитообразный», – чего здесь делаем, ёпта?
– Да ничего, сидим просто, – ответил Малой.
– Сидим просто, – недобрым тоном повторил здоровяк и аккуратно взял из рук Малого сигарету. Не сводя глаз с присутствующих, он затушил её об пол. Затем мужик в кожанке стал аккуратно вытряхивать содержимое недокуренной сиги на бетонный пол, внимательно наблюдая
– Знаешь, кто я? – уверенным дерзким взглядом он сверлил Малого насквозь. Его стоявший позади коллега держал руку на спусковом крючке АКС-74У и внимательно наблюдал за остальными.
– Нет, – отрицательно покачал головой Малой.
– Оперуполномоченный Воробьев. В народе Воробей. А это ваш участковый Карманов. Прошу любить и жаловать, – дерзкий бугай кивнул на стоявшего за спиной высокого коллегу в милицейской форме.
Все снова промолчали. Воробей продолжал сидеть на корточках возле Малого, сжимая в руках его потушенный и выпотрошенный окурок. На вид плечистому оперу было в районе тридцати. От него прямо несло какой-то дерзостью и решимостью. Из-под жёлтой шапки с помпоном, что совсем не вписывалась в его кожано-туфельный прикид, виднелись довольная ухмылка и зоркие выстрелы глаз.
– Ты у меня из какой квартирки-то, сынок? – обратился он к Малому.
– Я не здесь живу, – еле слышно ответил подросток.
– А где ты живёшь?
– У бабушки.
– А бабушка где живёт?
– Не здесь, – без какого-либо энтузиазма отвечал Малой.
Вертя в руках злополучный окурок, довольный своим превосходством, Воробей глумливо продолжал:
– Курить значит, любишь, сынок? Любишь, да?
– Нет, я только попробовал, – голос Малого становился всё тише и жалобней.
– Попробовал, да? – смакуя момент, повторял его слова Воробей, – а я тебя сейчас отучу курить.
Сделав паузу и снова посмотрев на молчавших товарищей Малого, он продолжил:
– Ешь сигарету! Открывай ротик шире! – с этими словами он поднёс «бычок» ко рту малолетнего курильщика. Малой отрицательно покачал головой.
– Что нет? Это же вкусно. Тебе же нравится курить. Открывай ротик, а-а-а-м и всё.
– Не буду, – чуть не плача ответил подросток, отвернув голову и уткнув рот в плечо.
– Ну чего ты стесняешься? – издевательски-ласково говорил милиционер, – проглотишь и пойдёшь гулять. Давай-давай, это не страшно. Открывай ротик, пока я добрый.
С этими словами он сунул окурок прямо под нос Малому.
– Не буду больше курить, правда, – буркнул из-под плеча подросток.
– Конечно, не будешь, после того, как съешь, – садистская улыбка растягивалась по пухлым щекам.
Сверху неожиданно раздался женский голос:
– Что здесь происходит?
Все участники подъездной сцены подняли головы вверх. На верхней ступеньке лестницы стояла женщина средних лет в меховой шапке и дублёнке. В ней компания подростков узнала тётю Свету, маму их друга, которая жила в этом подъезде. Она появилась так же неожиданно и тихо, как и несколько минут назад двое сотрудников силовых структур.
– Что вы делаете? – смотря с укором на Воробья, произнесла тётя Света.
На лице сурового оперативника читалась лёгкая растерянность. Он убрал руку с «бычком» ото рта Малого и, улыбаясь женщине,
– Да вот, профилактические беседы с молодёжью проводим. Курят тут в подъездах, знаете ли.
– Я с ними сама потом проведу беседу, не волнуйтесь, этих ребят я отлично знаю, – властно намекнула женщина.
– Как скажете, уважаемая, – пожал плечами Воробей. На его лице проступила еле заметная досада от того, что так нелепо сорвалась экзекуция малолетнего курильщика. Повернувшись к пятерым представителям дворовой шпаны, он еле слышно прошипел: «Чтоб я вас тут больше не видел, иначе…».
Незаконченная фраза утонула в топоте молодых ног. Грохот подошв отскакивал от бетонной лестницы подъезда, стремительно удаляясь от двух милиционеров и местной жительницы. Через несколько мгновений дверь подъезда шумно распахнулась и несущиеся галопом фигуры исчезли в темноте морозных улиц.
Молитва
Остановившись возле подъезда, Костя Шип закурил. Поздний вечер сгустился над двором, спрятав во тьме все его недостатки: сломанные качели на детской площадке, самодельный деревянный столик, за которым день и ночь восседали местные дегустаторы суррогатов и разбросанный повсюду мусор. Над всем этим неказистым пейзажем возвышались высокие стволы деревьев. Под покровом сумерек двор был абсолютно недосягаем взгляду, так как не освещался от слова «совсем».
Вообще, весь район был довольно тёмным, отчего в народе был шуточно прозван Dark Zone. Фонари имелись непосредственно у самих подъездов, и их свет не проникал в таинственные недра широкого двора. О том, что творилось в глубине неосвещённого пространства, можно было долго и упорно фантазировать, ведь на события район был всегда богат.
Шип ждал товарища, который жил в этом доме. Они должны были идти по своим, только им известным делам под покровом стремительно наступающей ночи. Лампочка над железной дверью была разбита, поэтому со стороны Костя являл собой лишь тёмный силуэт. Единственное, что выделяло его из тотального мрака, – одиноко тлеющий в районе рта огонёк сигареты. Едкий табачный дым незримо поднимался к высокой крыше подъезда. Каждая затяжка нарушала практически гробовую тишину.
Шип бесцельно вглядывался в темноту двора и думал о своём. Гнетущая дневная жара сменилась на приятную вечернюю прохладу. Летом это всегда приятно.
Товарищ, которого он ждал, задерживался, и это напрягало. Редкие звуки доносились до его слуха, но, погружённый в собственные мысли, Костя не обращал на них внимания.
Вдруг к потоку привычных и безобидных звуков, таких как дуновение ветра или редкий шум проезжающей за двором машины, неожиданно добавился таинственный и неопознанный шёпот.
Шип замер на месте и прислушался. Темнота вокруг таила в себе угрозу. Шёпот нарастал и приближался неизвестно откуда. По спине поползли мурашки, а глаза стали жадно цепляться за окружающие объекты в поисках источника зловещего звука.
Встревоженный взгляд пробежался по припаркованным вдоль подъездов машинам – все они были пусты. За машинами по-прежнему виднелся безмолвный тёмный двор. Различить в его потёмках что-либо не представлялось возможным. А шёпот тем временем усиливался, вонзаясь в уши и заставляя сердце биться чаще.