Записки майора Томпсона. Некий господин Бло
Шрифт:
Например:
— Все мой радикулит…
— Ах!.. Радикулит! Представьте себе, у меня та же история… левая нога болит сверху донизу. В 1951 году я обращался к врачу… сколько я их обошел! И вы знаете, что он мне посоветовал…
И француз, который страдает радикулитом в 1954 году, страдает еще больше оттого, что не может говорить о нем, так как должен выслушивать об ишиасе 1951 года, мучившем его собеседника. То же самое происходит со всякого рода деловыми и пикантными историями, автомобильными катастрофами, несчастными случаями; вообще можно сказать, что французов в их собственной жизни интересует именно то, что их совершенно не интересует в жизни других. Конечно, подобный эгоизм в разговоре присущ не только французам. То же можно было бы сказать и о других народах. Это так. И в то же время но совсем так. Англичан не больше, чем французов, интересует здоровье их ближних. Но они никогда и не спрашивают, как действует ваш желудок и не докучает ли вам экзема или печень (враг № 1 всех французов), поэтому им не приходится выслушивать ответов.
Исчерпав тему собственного
В противоположность англичанам, которые никогда не зададут этого наводящего тоску вопроса, французы непременно хотят выяснить, как идут ваши дела. Это значит, что в одну минуту вы должны им сообщить, не разводитесь ли вы, не переезжаете ли на другую квартиру и главное — по-прежнему ли храните свои сбережения в Лионском банке, или вложили их в страховку, или купили акции нефтяной компании.
Причем собеседник все время как бы удивляется, что вы всюду еще держитесь.
Задав все традиционные вопросы, не забыв при этом посетовать на судьбу, которая, однако, так милостива к Другим, обычно полагается снова, быстро переключившись на тему о здоровье, воскликнуть:
— Зато вы здоровы, а это главное! Так что, давайте!
Разговор продолжается еще несколько минут и заканчивается не менее традиционной фразой:
— Мне надо бежать… Ну, давайте, до свидания.
Я пытался выяснить у многих французов смысл этого словечка, ставшего почти ритуальным: «давайте». Но никто не мог мне ничего толком объяснить. Как мне кажется, здесь речь идет о каких-то невидимых передачах, к которым прибегают французы, расставаясь друг с другом. Really most peculiar… [33]
33
Действительно очень странно (англ.).
Heavens! Я слышу, как закипает мой чайник. Перед его нежным призывом не может устоять даже влюбленный во Францию, англичанин. Я должен пойти взглянуть. И я задержусь на минутку. Этого вполне достаточно, давайте…
Глава V
Вежливость или галантность?
Каждый французский школьник знает, что перед битвой при Фонтенуа командовавший французскими гвардейцами мсье д'Антерош [34] , выйдя без охраны навстречу англичанам, обнажил голову и прокричал:
34
Сначала майор написал д'Отерош. Но виконт д'Антерош, потомок графа д'Антероша — капитана французских гвардейцев, героя битвы при Фонтенуа, заявил, что нет никаких оснований сомневаться в том, что знаменитую фразу «Господа англичане, стреляйте первыми!» произнес именно его доблестный предок, а не мсье д'Отерош и что, во-вторых, «поскольку французский язык в XVIII веке был общепринятым языком в высшем обществе, его должны были понимать и английские офицеры».
С первой частью заявления виконта д'Антероша майор охотно согласился, так как виконт ссылался на воспоминания маршала Мориса Саксонского, которые считаются достоверными. Майор же в своем распоряжении имел только такие документы, как «Краткое описание века Людовика XV» Вольтера и сохранившиеся рассказы двух очевидцев, маркиза Вальфона и шевалье Робюрена, капитана французских гвардейцев; все эти авторы говорят о господине, или о графе д'Отероше.
Что же касается второго пункта, тут у майора возникли возражения, он по-прежнему полагает, что и в 1745 году его уважаемые соотечественники знали французский язык не лучше, чем они его знают сейчас. — Прим. франц. перев.
— Господа англичане, стреляйте первыми!
Каждый английский школьник знает, что командовавший английскими гвардейцами милорд Гей, приблизившись без всякой охраны к французам, обнажил голову и крикнул:
— Господа французы, стреляйте первыми!
Что же касается историков, то, поскольку они принадлежат к разным национальностям, они, естественно, не могут прийти к соглашению — такова уж специфика их ремесла. Некоторые считают, что слова эти были произнесены одним из французских военачальников, который, заметив, как из истинно английского тумана появились англичане, воскликнул, обращаясь к своим гвардейцам (соблюдая следующую пунктуацию):
— Господа!.. Англичане!.. Стреляйте первыми!
Другие полагают, что эти слова не что иное, как классическая военная хитрость тех времен: французские полководцы хотели заставить противника израсходовать патроны, а потом атаковать его.
Большинство же придерживается традиционной версии: предложение сделано с чисто французской галантностью и в данном случае даже с удвоенной галантностью [35] .
Справедливость требует хотя бы в нескольких словах напомнить, что рассказывает по этому поводу французский очевидец, маркиз Вальфон. «Английские офицеры, — писал он, — подведя своих людей к французским позициям, остановились шагах в восьмидесяти
35
Игра слов у майора: gallant означает и галантный и смелый. — Прим. франц. перев.
Вот тогда-то от англичан отделился милорд Гей, вышел вперед с палкой в руках и, остановившись шагах в тридцати от французов, снял головной убор и обратился к графу д'Отерошу [36] :
— Мсье, прикажите стрелять вашим людям!
На что мсье д'Отерош отвечал:
— Нет, мсье, мы никогда не начинаем первыми.
Но ведь все-таки кто-то начал. Иначе не произошла бы битва при Фонтенуа, что было бы too bad для историков. Надеюсь, их высокочтимое общество позволит высказать свое мнение отставному майору индийской армии? Я даже допускаю — мне меньше всего хотелось бы обидеть здесь французов, — что кто-то действительно крикнул, обращаясь к войскам милорда Гея: «Господа англичане, стреляйте первыми!»
36
Майор, отнесясь с уважением к законному желанию виконта д'Антероша, написал имя д'Антерош, но господин д'Отерош, потомок графа д'Отероша, тут же весьма заносчивым тоном заявил, что его предок, несомненно, находился в Фонтенуа и ничто не доказывает априори, что не он произнес эти исторические слова и что к тому же маркиз Вальфон говорит именно о графе д'Отероше.
«В крайнем случае, — пишет мсье д'Отерош, — можно указать, что вопрос, кто является автором этих знаменитых слов, остается спорным».
Майор с этим согласился, дав себе слово никогда больше не совать свой нос в это осиное гнездо; поразмыслив, он решил принять точку зрения французского эксперта Отона Герлака, который пишет в одном из сборников цитат: «Вывод, который можно сделать, изучив различные версии, относящиеся к битве при Фонтенуа, таков: конечно, англичане предложили французам стрелять первыми». — Прим. франц. перев.
Но маловероятно, чтобы кто-нибудь из англичан понял эти слова. Ведь общеизвестно, что весь мир English speaking [37] и не понимать ни одного языка, кроме родного, является привилегией англичан. Даже если англичанин понимает, он не унизится до того, чтобы показать это.
Беспристрастное изучение материала, следовательно, приведет объективного историка к выводу, что здесь речь идет всего лишь об одной из тех исторических фраз, которые создаются специально для того, чтобы помочь школьникам заучивать даты и хронологические таблицы. Наиболее живучи афоризмы, которые являются плодом фантазии историков, особенно когда они относятся к историческим битвам.
37
Говорит по-английски (англ.).
Крылатая фраза, произнесенная при Фонтенуа, конечно, вышла из горнила французской исторической науки, которая набила себе руку на холодной прокатке героико-галантных формул, таких, например, как: «Все потеряно, кроме чести», «Ваше величество, если это возможно, это уже сделано, если невозможно, будет сделано» [38] .
Сталелитейная промышленность английской истории, сосредоточенная в Бирмингеме и Лидсе, которая не менее, чем французская, славится своим холодным прокатом, специализируется в основном на благородной простоте: «Англия верит, что каждый выполнит свой долг» — Нельсон перед Трафальгарской битвой. Или в сатирическом и высокомерном стиле, как, например: «Я не дал бы и гроша ломаного, чтобы узнать, что сталось с прахом Наполеона», — Веллингтон, или «Франция научила меня еще больше ценить Англию» — Джонсон [39] .
38
Слова Калонна, обращенные к Марии-Антуанетте.
39
При упоминании об этих словах произошло довольно резкое объяснение между майором и его французским соавтором, который заявил: «Самое большое удовольствие во время моих путешествии за границей мне доставляет мысль, что я снова должен вернуться во Францию». — Прим. франц. перев.
Оба эти производства развиваются вполне успешно и конкурируют между собой, не причиняя друг другу большого ущерба. Однако продукция их предназначена в основном для внутреннего рынка. Я не обнаружил даже следа французской версии битвы при Фонтенуа в английских школьных учебниках и никогда не встречал книги по истории Франции, в которой бы цитировались слова Веллингтона.
Я вспомнил легенду о битве при Фонтенуа потому, что она великолепно выражает дух той галантной отваги, которая, может быть, не всегда характерна для французов, но которая так импонирует им. Ясно, что, когда идет бой, нет времени произносить красивые слова. Когда идет бой, говорят пушки. А уж потом историки заставляют говорить воинов.