Записки мелкотравчатого
Шрифт:
— Узнал?
— Узнал, — отвечал я наугад, желая скорей освободиться; но этим не кончилось: я должен был выдержать полный курс обниманий, прижнманий и лобзаний, и только по окончании этой давки мог явственно отличить высокую фигуру Луки Лукича Бацова от дубленого полушубка, облекавшего оную.
— Каков! Прискакал! Слышал, братец, слышал все, как ты там в болоте… Ну, да это пустяки! Вообрази, мы почти год, как не виделись, Ну, да это пустяки! А вот что: вчера подвыли семерых; а главное, вообрази, Карай-то мой, Карай! Третьего дня — лису матерую, то есть можешь ты себе представить, с первой угонки [43] , как вложился [44] — джи!…
43
…с
44
…вложился… — пошел по следу.
Лука Лукич не окончил еще начатого рукою жеста, выражавшего, по его мнению, ловкость и удальство Карая, как из соседней палатки послышался хорошо знакомый мне голос г. Стерлядкина.
— Врет, все врет! Не верьте ему…
— Так и поволок, — продолжал Бацов, — Ну, что он там орет спросонков, эта щучья пасть! Не верь ему братец!… Он что ни скажет — все пустяки. Здравствуй, граф! А где же Хлюстиков?
— Эй! Подать сюда Петрунчика! — сказал граф людям. — Да он вчера так нахлестался, что, я думаю, и теперь еще не пришел в память.
— Ничего! — кричал Стерлядкин из своей палатки, — это ему не в первый раз, да и не в последний. Здравствуй, граф! Каково спалось под дождиком?
— Хорошо. А у нас вчера что-то долго шла потеха. Ну, что: на чем решили?
— Известное дело, на чем. Карая нынче придется по хвосту.
— Слышишь, Лука? — сказал граф, обратясь к Бацову, — И ты в силах будешь перенести этот удар? А с кем идет?
— С Азарным! — кричал Стерлядкин. — На первого подозренного [45] ; прибылые не в счет; да еще добро бы до первой угонки [46] , а то прямо на завладай.
45
Подозренный — подсмотренный, подстереженный зверь.
46
…добро бы до первой угонки, а то прямо на-завладай… — то есть собака должна не только нагнать зверя, но и взять его силой, схватить.
— Ого! Ну, что ты, брат Лука? Уж, видно, напрямик с ума спятил! Воля твоя, у меня вчуже сердце замирает. Добро бы еще на дюжину шампанского, а то, посуди сам, ведь это срам на всю жизнь.
Бацов молча покручивал усы; заметно было, что он начал трусить. «Пустяки», — сказал он, но уже не так громко и отчетливо.
— У тебя все пустяки! А рассуди-ка сам: Карай твой слова нет, собака добрая, во всех ладах, да молода; притом же, ты сам знаешь: псовая [47] , пылкая, следовательно, накоротке [48] ; сверх того, коли не осердишься, я скажу правду: он, брат, у тебя больно подуздоват [49] ! А коли ты охотник с толком, так знай, что подуздоватая собака всегда непоимиста [50] . Куда ж ты заехал? Добро бы на садочного [51] ; да еще до угонки; а то давай нам подозренного, да материка [52] ! Эк куда хватил! С Азарным — шутка! Нет, брат, я Азарного знаю…
47
Псовая — борзая русской породы.
48
…накоротке… — то есть может ловить, гнать зверя малое время на близком расстоянии.
49
Нижняя челюсть короче верхней.
50
непоимиста… — то есть не может схватить зверя.
51
Садочный — то есть зверь, которого сначала поймали, а потом специально выпускают для тренировки, натаски собак.
52
Материк — взрослый,
Граф не кончил и начал вслушиваться. За палаткою шла страшная возня:
— Слышь, прочь, прибью! Подлец буду — прочь! Зарежу!…
Я выглянул из палатки.
В шалаше, из которого недавно появился камердинер, лежал маленький человек в заячьем полукафтане и размахивал ногами, отбиваясь от двух псарей, которые старались завладеть им. По голосу и складу бранчивой и отрывистой речи я тотчас узнал в нем Петра Сергеевича Хлюстикова.
— Тащи, тащи его! — кричал голос из палатки.
— Слышите, Петр Сергеич? Граф кличет. Пойдемте! — говорил псарь.
— Пошел, дурак! Ты видишь: я сплю.
— Нельзя: приказано будить.
— У-у! Нельзя, нельзя, скотина! Прочь убирайся!
— Бери, тащи его! — раздался голос Бацова.
— Петр Сергеевич, Лука Лукич зовет…
— Лу-ка! Лу-кич! Скажи ему, что он такой же скот, как и ты!… А Карай — просто шалава…
В палатке раздался общий смех.
— Тащи, тащи его! — кричал Стерлядкин, выходя из своей палатки в колпаке и беличьем халате.
— Еще один! А-а-ай! Не буду. Голубчики, пустите!… Иду, право, иду! — кричал Хлюстиков, барахтаясь на руках у псарей.
В палатку подали чай.
Хлюстиков явился вслед за самоваром.
Украшенное тройным комплектом веснушек, лицо его было до крайности мало и в минуту выражало на себе тысячу различных оттенков. Темно-каштановые курчавые волосы, наперекор всем прическам, постоянно убегали вверх, вообще же, сочетание всех мелких частиц этого лица носило выражение, порождавшее в каждом невольный смех. На взгляд Хлюстикову было лет около пятидесяти.
Он подобострастно подошел к постели Атукаева, который погладил его по голове и потрепал по щеке.
— Вот, Петрунчик, умница! Встал раненько, а теперь пойдет умоется, причешет головку и явится в нам молодец молодцом.
— И подадут ему стакан чаю, — прибавил Бацов, ударяя на слово «чай».
— Чаю… Дурак! Я не гусь… Эй, ча-ла-эк! Отставному губернскому секретарю [53] , чуть-чуть не кавалеру [54] , Петру Сергееву, сыну Хлюстикову — трубку, водки и селедки. Но-но! — Эти слова были произнесены подобающим тоном.
В минуту было подано то и другое.
53
Губернский секретарь — гражданский чин 12-го класса.
54
Кавалер — награжденный орденом.
Взявши в одну руку коротенькую трубочку, а в другую — налитую рюмку, Хлюстиков значительно подмигнул глазком, крякнул, плюнул, показал язык Бацову и мигом опорожнил рюмку, но в то же мгновение глаза его выпучились, лицо сморщилось, он вздрогнул и сердито швырнул рюмку человеку под ноги.
Разразился общий смех.
— Пад-ле-цу-ксу-су-су… — шипел Хлюстиков, харкая и отплевываясь.
Наконец он жадно приступил к куренью. После трех сладостных затяжек перед носом Хлюстикова взлетел огненный фонтан от вспыхнувшего пороха, положенного на дно трубки, и Хлюстиков опрокинулся на графскую постель. Наконец он вскочил и с бранью убежал в шалаш.
Допив второй стакан чаю, я вышел из палатки.
Игнатка мои крепко спал, растянувшись перед пылающим костром. Испачканные в грязи и тине лошади исправно ели овес, спустя головы в изломанную тележку которая казалась вовсе не годною к употреблению. Вокруг меня все было в движении: псари оседлывали лошадей; кучера впрягали других в брички и колесницу; повара укладывали кастрюли в ящики; выжлятники смыкали гончих; стремянный [55] , с двумя борзятниками [56] подлавливал графских сворных и пихал в колесницу. Между охотниками шли непрерывные перебранки и пересмешки, собаки выли, прыгали, вытягивались и махали хвостами, ластясь к своим хозяевам.
55
Стремянной — слуга-конюх, ухаживающий за верховой лошадью.
56
Борзятник — охотник, в обязанности которого входит стоять с борзыми при опушке во время ловли, охоты и подстерегать зверя.