Записки нечаянного богача 4

Глядя на пейзаж перед нами, я в который раз подумал, что Горами эту местность назвали, изрядно маханув, конечно. Ни с Забайкальем, ни с Якутией не сравнить. Но это и к лучшему, с другой стороны. Зачем на границе Московской и Тверской областей горы, скалы, сопки и прочие крупноформатные каменные нагромождения? Незачем, ясное дело. Тут из доброго тёплого дерева строиться привыкли, а не лепить булыжники один на другой не пойми на что. И деревьев, хвала Богам, хватало пока. Даже в такой, как оказалось, опасной близости от столицы — полтораста километров всего до МКАД, и до Кремля сто семьдесят.

— О чём задумался, Дим? — заставил меня вынырнуть из своих мыслей голос Лорда.

— Да опять окаянство какое-нибудь затевает, помяни моё слово, Серёг! Не может

он, буржуйская морда, по-людски, — со своим обычным, ожидаемым и очень много раз оправданным скепсисом влез Тёма. И отвечать стало поздно: теперь что ни скажешь — он всё воспримет, как оправдания.

Мы стояли на вершине холма, с которого просматривалась вся территория Города, от высоких стен с башенками до внутренней застройки. От стометрового пустого пояса вокруг крепости, который Головин привычно называл «КСП», контрольно-следовой полосой, до детских площадок и стадиона внутри периметра, где сегодня было тихо, только ребятишки тренировались в разных концах, не мешая друг другу. От одной лесной стены до другой. Хотя на самом деле она была единственной — Город стоял в сплошном кольце леса. С одной стороны — небольшого, всего метров на сто с небольшим глубиной, зато с другой — настоящего бора, с чащами и дебрями, с топями, ручьями и озерцами, скрытыми за холмами, покрытыми смешанным лесом. Тут, с северо-запада, в нём было площади — под две сотни квадратных километров. И сводить его, осушая болотца, ручейки и речушки, я не давал. О чём Серёга Ланевский регулярно горестно вздыхал, не оставляя надежды прельстить меня всё более нарядными перспективами по расширению застройки на «подконтрольных территориях». Они с Тёмой, да, впрочем, все мы втроём за эти два года настолько сроднились, что незаметно и не специально использовали шутки, жесты и фразы друг друга. Как очень близкие люди, что провели вместе кучу времени и прошли сквозь многое. Потому что так оно и было. Но и ярких индивидуальностей никто, кажется, не терял. Поэтому Головин нудел, брюзжал и жаловался. А Лорд постоянно был в поиске новых источников дохода. И меня подбивал. Хотя и помнил прекрасно, что лично обещал пристрелить, когда я начну деньги выше живых людей ставить.

Солнце освещало Город розовато-фиолетовым, заходя за нашими спинами. Вытянувшиеся тени из-под ног будто скользили с холма, стремясь вниз, к домам. Мы с друзьями больше любили сюда по утрам забираться, когда первые лучи только начинали золотить верхушки елей на востоке, где кольцо леса было тоньше всего. Там, за деревьями, стояло село, давшее своё имя нашему поселению, что за какие-то два года развернулось в настоящий город-сад. А ещё — город-завод, город-кластер, город-чудо, центр притяжения, место, где неожиданно и порой причудливо сочетались традиции и самые современные веяния науки и техники, по словам самых ушлых и ядовитых журналистов, как наших, так и импортных. Место, которого никогда и нигде раньше не было и быть не могло в принципе. Если бы не один нечаянный богач, упрямый, как сто чертей. И его друзья: Волки, Барсы и Вороны. И Медведи. И Куду.

— Поехали вниз, Дим. Мамки там, наверное, под корень языки уже стесали себе. Как и умудряются только столько тем для разговоров находить каждый раз, — предложил стальной приключенец, краса и гордость, сверхсекретный Артём Михайлович Головин, отвечавший в Городе за порядок и безопасность. Поэтому в мире не было места порядочнее и безопаснее.

— Известно — женщины, — философски заметил один из величайших финансовых умов современности, бывший банкир Сергей Павлович Ланевский. Так и не взявший двойную фамилию. Отвечавший в Городе за экономику и материальные блага, включая инвестиции, промышленность, добычу, переработку, информационные технологии, сельское хозяйство и ещё чёрт знает за сколько тем и направлений. Поэтому здесь и с ними всё было «схвачено».

— Поехали. Завтра день долгий предстоит. А погода хорошая будет, — согласился нечаянный богач Дмитрий Михайлович Волков, талант по части создавать проблемы и находить врагов. А ещё в части реализации уникальных проектов и возможностей и обрастания друзьями и хорошими людьми. Для которых ни сил, ни денег не жалел и не считал. Я, то есть. Тот, кого за глаза звали Волком, Буржуем, Князем и Ходячим Инкубатором Головняков, но последним — только Тёма. Ну, и Лорд иногда.

—

Колдун проклятый, — с улыбками привычно протянули они хором, услышав, как я напророчил про погоду. Да, забыл, так тоже звали, и частенько.

— Три-четыре! — скомандовал Головин, и мы синхронными тренированными движениями одновременно развернули на месте транспорт, каждый — свой.

По левую руку от меня, в своей привычной чёрной «горке», на которую постоянно бурчала Бадька, стоял Тёма, наш эксперт — «бес-опасник», как удачно окрестила его как-то баба Дага.

По правую, в клетчатом твидовом костюме и двубортном тренче — Лорд, которого старая ведьма иначе как «Серёжка-светлая голова» никогда не звала. Напрочь сломав мне устоявшийся образ внучатой тёщи. То есть бабушки жены, конечно же, что это я опять?

Между ними двумя — я. Джинсы, серые шестидюймовые ботинки и вечная куртка с овчинным воротником нараспашку. Надя отчаялась привить мне иные вкусы и давно махнула рукой на форму моей одежды. Заметно радуясь, глядя на мою кислую морду над воротниками голландских белых рубашек и беспощадно дорогими галстуками на мероприятиях, посещать которые «в штатском» было «не принято». Я сперва бесился: на кой пёс мне столько денег, чтобы не иметь возможности ходить в удобном, и только там и с теми, с кем хочу? Но смирился. В конце концов, я и так обязывал положение значительно, несопоставимо сильнее, чем оно меня.

Наш транспорт, у каждого свой, отличался только цветами. Модели были одинаковые, и делали их тут же, неподалёку, за Ледовыми выселками и Хутором головастиков — наша «промзона» была именно там. Выпускать детские коляски надоумил, конечно, Серёга. Оказалось, при грамотном подходе — золотое дно, даже при том, что ценами они и рядом не стояли с итальянскими, шведскими, немецкими и английскими моделями. Мы поломали рынок, как неискренне сетовал Лорд, нескольким признанным мировым лидерам, снова выдав то, чего тоже не могло быть в принципе — высочайшее качество при приличных потоковых мощностях производства, да по вполне сходной цене. Ну, она-то как раз тиражами и объяснялась: клепай мы по три коляски в месяц — они бы стоили других денег, конечно. И в устойчивый и вполне приличный плюс, так ценимый Ланевским, не вышли бы ни за что.

Цвета изделий были традиционными. Ну, у нас, по крайней мере — первые три экземпляра как раз мы и тестировали. Второй год. И хоть бы что сломалось, отвалилось, треснуло или перетёрлось. Сейчас в линейке было полтора десятка расцветок, плюс возможность такой модной нынче «кастомизации», которую Головин называл выпендрёжем при дамах, или, на производстве, ещё хуже. Но мы по рекомендации, крайне настойчивой, Лорда не стали вставать на пути самоопределения одних и обогащения других. Ведь теми другими мы сами и были. Поэтому желающие, в большинстве своём будущие или вот только что, с пылу, с жару родители, целевая аудитория, по определению Серёги, «сложная, но перспективная», могли заказать коляску любых цветов и из почти любых пригодных материалов. С гравировкой хоть на каждой из металлических деталей, принтами, тиснением и вышивкой на ткани. Отказали на моей памяти лишь единожды, одной начинающей мадам, что требовала обтянуть кузов кожей ската. Ланевский велел замершему парню из клиентского отдела ответить, что мы принимаем исключительно идеального качества шкуры, не позднее суток с момента снятия, и только в том случае, если есть видеоподтверждение и три свидетеля того, как заказчик лично выловил и освежевал бедную рыбу. Мадам слилась, а авторитет Лорда, обошедшегося без мата и в тот раз, скаканул на заводе запредельно. Как бы то ни было, наши три пилотных экземпляра были белым, синим и красным. И когда мы гордо катили их по улицам города, улыбки встречных становились ещё шире.

Слева направо в колясках сопели наши спавшие «три медведя», хотя на самом деле — Барс, Волк и Ворон: Михаил Артёмович Головин, Михаил Дмитриевич Волков и Михаил Сергеевич Ланевский. С нами вопросов не было, мы назвали сыновей в честь отцов, хотя мощный старик, Михаил Иванович Второв, ставший крёстным всей троице, явно не поверил, растрогавшись так, что едва не прослезился, шокировав нас совершенно. Удивительно, но третье имя выбрала Мила. Когда все одинаковые свёртки одинаково орали дурниной в большой просторной и светлой палате, она задумчиво посмотрела на свой и выдала Лорду, обнимавшему её: