Записки о России при Петре Великом, извлеченные из бумаг графа Бассевича
Шрифт:
Бассевич предуведомил короля об этом деле через барона Георга Лёвена, бывшего впоследствии шведским сенатором. Он послал этого чиновника в Демотику и поручил ему передать Карлу XII мемуар, в котором излагал притеснение со стороны Герца и обещал, основываясь на знании намерений король прусского, доставить союз последнего угнетенному герою при помощи уступки Штеттина. Карл сделал Лёвена своим генерал-адъютантом: доказательство, что принятое им на себя поручение не было неприятно его величеству. Ободренный такими счастливыми знаками, Бассевич отправился в путь навстречу королю. Он переехал через море, находясь в свите королевы Лещинской [25] , которая возвращалась из Швеции к своему супругу. В Праге он нашел генерала Дальдорфа, ожидавшего там ежечасно прибытия Карла. Но в этом ожидании прошло две недели, но истечении которых узнали, что король уже в Стральзунде. Епископ и Герц поспешили к нему туда. Бассевич, явившийся позже, не мог добиться аудиенции, хотя и был снабжен верительною грамотою племянника королевского; однако ж король возразил епископу, который требовал ареста Бассевича, что посланник племянника его не может быть арестован. Генерал Бассевич, столь уважаемый Карлом, — тот самый, который впоследствии был убит на острове Рюгене и которого Фридрих IV [26] велел искать между убитыми для почетного погребения, — представил его величеству оправдание своего родственника. Герой прочел его со вниманием, но не сказал ни слова. То-же
25
Супруга Станислава Лещинского, права которого на Польский престол, как известно, поддерживал Карл XII.
26
Король датский.
Вскоре гордый барон променял титул голштинского тайного советника на титул государственного министра короля шведского. Его возвышение было весьма несвоевременным препятствием для короля прусского, который обдумывал соглашение с Карлом, имевшее целью сохранить последнему его немецкие провинции за уступку Штеттина. Если б соглашение состоялось, Карл, усиленный в Швеции войсками из Померании, мог бы остановить успехи неприятеля, проникавшего в его королевство. Но Герц, оскорбленный неудачею в Берлине, развернул перед глазами шведского монарха целую перспективу интриг, важность которых уничтожила значение дружбы Пруссии. Карл любил обширные замыслы, и согласился с мнением Герца. В ответ на предложения, сделанные ему Фридрихом-Вильгельмом через посредство генерала Шлиппенбаха, он объявил гордое требование о возвращении Штеттина. Требование это повторялось так часто, что наскучило наконец королю прусскому и склонило его к союзу с царем, союзу, который уже давно был предсказан этим дальновидным монархом.
II
(По возвращении Карла XII из Турции.)
Карл XII скоро убедился, как много силы Пруссии содействовали могуществу направленной против него коалиции. Король прусский, дружбою которого он пренебрегал, и король датский, старинный его враг, не замедлили осадить его в Стральзунде [27] . Осада была деятельна, сопротивление отчаянно. Карл, всёгда удивительный по своей неустрашимости, был на этот раз снисходителен и кроток. Вот пример в подтверждение того: у него оставалось уже мало полковников (большая часть была убита или ранена)., и эти немногие чередовались дежурством на укреплениях. Один из них, барон Гейхель, истомленный бодрствованием и усталостью, только что бросился на скамейку, чтоб немного заснуть, как его снова зовут на дежурство. Он отправляется, разражаясь проклятиями. Король, услышав это, подошел к нему с ясным лицом и сказал: «Вам невмоготу, любезный Гейхель, а я только что отдохнул: ложитесь на мой плащ (который сам тут же разослал на землю) и спите. Я подежурю за вас и разбужу вас, когда будет нужно». Пристыженный полковник не соглашается, но надобно было повиноваться. Король завертывает его в плащ и отправляется на свой пост. После краткого отдохновения полковник с новыми силами, с новым усердием, спешил опять жертвовать собою на службе героя, столь человеколюбивого.
27
Главном городе Померании.
(1716). Чудеса храбрости Карла и его сподвижников не могли спасти города: надобно было уступить и отдать его в руки неприятеля со всею Померанией. Король возвратился в Швецию. Неустрашимость его всё еще не ослабевала от ряда неудач, но добродетель его поколебалась: полезный обман уже не пугал его более. Герц убедил его в необходимости примириться с одним из неприятелей, чтобы раздавить прочих, и этот один должен был быть никто иной, как Петр Алексеевич. Он был могущественнее всех, был человек необыкновенный, единственный в своем роде, как и Карл, следовательно один, достойный его предупредительности и пожертвования провинций, которыми надлежало купить его дружбу. Карл был вовсе без средств. Вследствие обещания Герца собрать 10 000 000 талеров на военные издержки и отторгнуть царя от Дании, Саксонии и Ганновера, он позволил ему делать распоряжения, какие заблагорассудит, внутри королевства и заключать какие угодно трактаты вне его.
Царь, недовольный датчанами, которые, недоброжелательству я ему, заботились только о своих выгодах, и раздраженный против англичан, которые противодействовали его намерению приобрести себе по ту сторону Балтийского моря порт, откуда можно было бы проходить в океан, царь склонялся на сторону Герца, и Меншиков видел с удовольствием, что прежние его старания по голштинскому делу готовы были осуществиться. Монарх колебался, решиться ли ему разом изменить образ своих действий. Он имел множество поводов к жалобам на своих союзников и мог бы составить длинный и основательный манифест. Не было сомнения, что влияние его на берлинский кабинет заставило бы Пруссию соединиться с ним в союзе с Карлом, а может быть столь быстрый переворот побудил бы также Данию и Польшу немедленно согласиться на выгодный мир. Но если б переворот этот не произвел никакого действия и если б пришлось продолжать войну, которая бы, конечно, сделалась еще ожесточеннее, — откуда взять тогда средств вести ее? У России было мало денег, у Швеции еще меньше. И можно ли было положиться на Карла и на Герца? На Карла, который когда-то с таким же ожесточением искал лишить престола Петра, как и Августа [28] , и в котором крайние бедствия превратили надменную и открытую ненависть в мрачное и жестокое коварство? На Герца, рожденного для двуличности, искуснейшего из смертных в деле притворства и не старавшегося даже по наружности казаться добросовестным? Можно ли было забыть, что, когда начались его несогласия с Бассевичем, он в Стокгольме и Регенсбурге хвалился, что обманывал Меншикова в Гузуме и Суэде, забавляя его обещаниями, которых никогда и не думал исполнять, и что не успел обмануть также и царя только потому, что дело попало в руки человека слишком мало развязного и слишком ветренного?
28
Августа II, короля Польского.
Эти сомнения, красноречиво выставленные на вид Остерманом и вице-канцлером Шафировым, заставили царя решиться не спешить, дать созреть проектам Герца, принимать их не иначе, как по точном удостоверении в их искренности и исполнимости, и щадить тем более своих союзников, что ему не хотелось оставить их, не сохранив своей славы и не доказав их вины. Герц, с своей стороны, прежде нежели решительно сблизиться с царем, показывал вид, что ищет для короля и другой какой либо опоры, дабы тем придать более весу своим условиям.
Таким образом, и с той и с другой стороны секретные негоциации откладывались на неопределенное время, а между тем царь не приостанавливал военных действий. Заботясь, впрочем, о покоренных своих владениях более, чем о наследственных, он обнаруживал твердое намерение не выпускать первых из рук Жители Нарвы, уведенные в 1704 году в Россию, были вновь вызваны для заселения своего города, а вероятность скорого примирения с Швециею, за которым последовало бы и освобождение пленных обеих сторон, удвоила старания монарха воспользоваться трудами многих тысяч шведов, бывших в его власти. Россия наполнена памятниками их деятельности. Великолепное предместье Петербурга, названное проспектом, было всё вымощено их руками, и они до самого нейштадтского мира подвергались унизительной обязанности чистить его каждую субботу [29] .
29
Разумеется, по всему вероятию, нынешний Невский проспект, самый город, как известно, первоначально был на правой стороне Невы.
Карл XII воображал, что всякое предприятие, не выходящее из пределов человеческой возможности, не может не удасться уму и хитрости Герца. «С тремя людьми, подобными ему, — сказал он однажды графу Ферзену, — я обманул бы весь мир». Он не думал ни о чём, кроме войны, и Герц прибыл в Стокгольм властвовать его именем. Фаворит предоставил офицерам полную свободу насильно набирать рекрут, начал ревизию всех коллегий с целью ознакомиться с внутренним устройством Швеции, установил собственною властью тяжкие налоги и издал ряд новых законов. Граф Дернат получил позволение возвратиться в Швецию для оправдания себя в глазах своего молодого государя [30] , от которого все друзья Бассевича были удалены. Королевским декретом 26 ноября 1715 года в Стокгольме, по просьбе епископа-регента, была уже назначена комиссия для рассмотрения неудовольствий герцога голштинского. Оба государя [31] объявили, что подчинятся её решению, и прислали своих уполномоченных. Пальмфельд, рекомендованный Карлом, у которого был военным советником, явился туда от имени герцога. Обер-ландсрат Лейонштет был председателем, но между членами не было ни одного сенатора. Комиссия начала с вызова всех, кто имел что-нибудь против регентства голштинского. Само собою разумеется, что никто не явился, потому что вызову предшествовала декларация от имени короля, что всякий, кто позволит себе непочтительно говорить об этом регентстве, будет подвержен преследованию по закону, как преступник, и изгнан из королевства.
30
Т. е. наследственного герцога Голштинии, в то время 15 летнего Карла Фридриха, который с малолетства жил и воспитывался в Швеции у бабки своей с материнской стороны. Его владениями правил епископ-регент, его дядя по отцу и родной дед нашей Екатерины II.
31
т. е. епископ-регент и молодой герцог голштинский Карл Фридрих.
Утверждая постоянно, что Карл-Фридрих совершеннолетен в отношении раздачи должностей в Шлезвиге, Бассевич принял от него верительные грамоты к императору [32] и королям шведскому и прусскому. Когда посольство его к Карлу XII не состоялось по причине отказа в аудиенции, он отправился в Вену, чтоб узнать мысли императорского двора касательно совершеннолетия своего государя как герцога голштинского. Готторпское министерство немедленно снарядило туда графа Ревентлау, зятя Герца, для обвинения Бассевича в неповиновении и бегстве, и с требованием задержать его самого и бывшие с ним бумаги. Ревентлау, не добившись последнего, начал против него процесс в придворном совете (conseil aulique). Оправдание Бассевича уничтожило все направленные против него обвинения. Тогда Ревентлау объявил ему с угрозой, чтоб он возвратился в Гамбург и отдал отчет в своем посольстве в Россию; но Бассевич представил императорскому министерству, что процессу дают противозаконное направление и позволяют себе насилия, которые оскорбляют достоинство его императорского величества, как главы империи и как эрцгерцога, тем более, что позыв к суду сделан ему, Бассевичу, в австрийских владениях и без предварительного следствия. Император действительно был раздражен всем случившимся. Епископ почувствовал, что поступил опрометчиво, стал извиняться и получил прощение. Процесс был оставлен, и Бассевич объявлен невинным. Принимая во внимание большую силу его врагов, император снабдил его охранным листом для безопасности его самого, его семейства и его имущества, в чём бы оно ни состояло, на всём пространстве священной римской империи. Эта благосклонность сильно привязала Бассевича к австрийскому дому, и он хорошо отплатил за нее, когда впоследствии, будучи всемогущим в Петербурге в царствование императрицы Екатерины, убедил русский двор предпочесть еще существовавший союз с императором союзу с Францией, в пользу которой просил его ходатайствовать король Станислав, глубоко им уважаемый.
32
Карлу VI.
Король шведский, как казалось, желал прежде, чтоб сестра его Ульрика оставалась незамужнею, а потому, если и решился изъявить согласие на брак её с наследным принцем гессен-кассельским (что и случилось в апреле 1715 года), то всё-таки выразил свое неудовольствие удалением генерала Ранка, далекарлийца, возвысившегося своими заслугами и, как говорили, устроившего этот брак через посредство одной из своих родственниц, горничной принцессы. Ранк, по удалении своем, жил в Гамбурге, пользуясь всеобщим уважением и получая пенсию от кассельского дома, а принц, славившийся как хороший солдат, очень скоро заслужил любовь Карла. Всех удивило, что Герц, клиент дома готторпского, помог ему получить в феврале 1716 года командование гвардейским отрядом и титул генералиссимуса шведской армии. Всё это было сделано для того, чтоб сдерживать и устрашать племянника королевского и имело успех. Карл-Фридрих дрожал при мысли, что может лишиться наследования престола, и потому должен был сносить зависимость от фаворита. Его заставили предписать Бассевичу, чтоб тот явился с своими обвинениями против министерства голштинского регентства в следственную комиссию, учрежденную в Стокгольме. Бассевич отвечал, что его пугают «следы львиного логовища» и присовокупил, что шведская комиссия, берущая на себя право оправдывать или осуждать владетельного имперского князя, каким был епископ, и распоряжаться опекою над германским принцем, верховным опекуном которого мог быть только император, кажется ему явлением столько же опасным, сколько и беспримерным; что он, Бассевич, как природный вассал империи, уважающий священные права своего августейшего государя, не может явиться в такую комиссию, а как ревностный слуга его светлости, умоляет герцога щадить императорский двор, покровительство которого для него необходимо. Не одобряя и не осуждая этого представления, герцог холодно отвечал Бассевичу, что на будущее время избавляет его от труда заведовать его делами как в Вене, так и в Берлине, и что уполномочит для этого других лиц. Совершенно побежденный обещанием Герца — выхлопотать ему признание совершеннолетия и акт, утверждающий за ним наследование престола, если король не оставит потомства, он формально объявил, что, избавившись от ложных предубеждений против епископа, своего дяди и его министерства, возвращает любовь и доверие первому, и признает невинность и добросовестность последнего; считает себя весьма обязанным королевской комиссии тем, что она открыла ему глаза, и одобряет все её действия. В отплату за такую любезность, которая привела в негодование всю Швецию, король возвел в дворянское достоинство Рёнсдорфа, любимца герцога; но относительно престолонаследования не было сделано ничего, и только год спустя епископ исходатайствовал у императора акт на признание совершеннолетия, которое было объявлено лишь за несколько месяцев до наступления законного срока.