Записки о России. XVI — начало XVII в.

Горсей Джером

Джордж Турбервилль (1540?—1610?) происходил из старинного дорсетширского рода Д'Эрбервиллей (или Турбервиллей) и обучался сначала в колледжах Винчестера и Оксфорда, а в начале 60-х годов поступил, видимо, на королевскую юридическую службу. К этому времени он успел уже заявить о себе несколькими сборниками поэтических переводов и стихов. Служба в посольстве Рандольфа для Турбервилля, которому не было и тридцати, являлась, вероятно, попыткой поправить свое материальное положение.

Посольство продолжалось год (1568–1569), из которого более полугода прошло в тягостных ожиданиях царских аудиенций в условиях, напоминавших домашний арест; примерно три месяца заняло пребывание на русском Севере, остальное время ушло на дорогу [485] . Обстоятельства жизни в России объясняют неприязненный тон в описании автором страны и людей. Негативное отношение к окружающему из-за суровой встречи Рандольфа и его спутников в России усугублялось отсутствием у Турбервилля «…внутреннего интереса к России и профессионального опыта для содействия успеху миссии Рандольфа. Его путешествие было вынужденным перерывом в писательской деятельности, помехой, на которую он пошел в надежде скопить в рискованном предприятии денег и уплатить долги» [486] .

485

См.: Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 21–22; Гамель И. Х. Англичане в России в XVI–XVII столетиях. СПб., 1865. С. 87; Середонин С. М. Известия англичан… С. 93.

486

Берри и Крамми. С. 72.

Посольство Рандольфа, начавшееся в неблагоприятных для него условиях, было завершено тем не менее удачно: англичане

получили от Ивана IV новые широкие привилегии для своей торговой Московской компании. По новой царской грамоте дела и помещения торговой Компании в Москве передавались в ведомство опричнины [487] . Этот пункт в грамоте, добытой Рандольфом, глухо напоминает нам о том, что посольство находилось в опричной Москве в пору драматических событий. Рандольф прибыл в Москву в сентябре 1568 г., в разгар дела митрополита Филиппа, а главным посредником между царем и англичанами был назначен царский фаворит Афанасий Вяземский [488] . Но напрасно историк будет искать отражения или хотя бы упоминания этих событий в записках посла и его спутников: дневник Рандольфа и послания Турбервилля молчат об опричнине.

487

Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 22, 136–137; Гамель И. X. Указ. соч. С. 89–90.

488

Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 70, 108. В 1566 г. на митрополичий престол был назначен игумен Соловецкого монастыря Филипп Колычев. Уже при своем назначении он потребовал отмены опричнины, однако был вынужден дать обещание не вмешиваться в дела царя. Казни многих, часто невинных людей, к тому же из близкой Филиппу верхушки общества (он был представителем старого боярского рода), заставили митрополита нарушить свое обещание: при большом стечении народа, на богослужениях, он смело обличал царя и его опричный полк. За это Филипп был свергнут, заточен в монастырь, где погиб от рук Малюты Скуратова (см.: Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного М., 1964. С. 254–257). Долгое 17-недельное ожидание посольством Рандольфа аудиенции у царя совпадает с делом митрополита Филиппа

Скупость на конкретные свидетельства и разочарование, возникающее у историка при знакомстве с английскими материалами посольства, сказались на судьбе посланий Турбервилля в исторической литературе. Все три эпистолии поэта никогда не переводились на русский язык полностью, оставаясь малоизвестными исследователям. Лишь недавно появился перевод пяти небольших фрагментов из посланий, выполненный для фундаментальной работы о русско-английских литературных связях М. П. Алексеева [489] . В отечественной историографии очень краткую характеристику посланий дали С. М. Середонин, считавший их во многом «историческим курьезом», и И. И. Любименко; в связи с «московской темой» в английской филологии о Турбервилле рассказывает М. П. Алексеев [490] ; в других работах исследователей русско-английских отношений находим лишь упоминания о секретаре посольства и светском человеке Дж. Турбервилле [491] . В зарубежной англоязычной литературе имеется несколько литературоведческих работ о жизни и творчестве Турбервилля, однако содержание посланий из России в них, как правило, не рассматривается [492] . Самое существенное, что сказано о посланиях как историческом источнике, принадлежит издателям сборника записок англичан о России, вышедшего в 1968 г. [493] Издатели-историки Ллойд Е. Берри и Роберт О. Крамми дают общую оценку источника, сообщают биографические данные Турбервилля, приводят библиографию его английских изданий. Не останавливаясь на подробном комментировании, издатели рассматривают источник как светские послания, в которых есть ряд интересных наблюдений, но представления расплывчаты; сказалось излишнее морализирование и предубежденность Турбервилля перед «варварской страной» [494] . К этому можно добавить и несколько слов о причинах подобных настроений Турбервилля. Английский джентльмен направился в далекую страну с совершенно определенными целями: он стремился к обогащению. Но, как показывают его стихи, из этой затеи ничего не вышло — сноб, возможно, с увлечением предававшийся азартным играм, и прежде всего зерни, проигрался в пух и прах… Все свои огорчения он вымещал на стране, оказавшейся столь негостеприимной для несостоявшегося коммерсанта.

489

Литературное наследство. М., 1982. Т. 91: Русско-английские литературные связи (XVIII — первая половина XIX века) / Исследование М. П. Алексеева. Перевод фрагментов выполнен В. С. Давиденковой-Голубевой, приводим далее эти фрагменты, как они опубликованы М. П. Алексеевым (с. 25–26):

Любезный Даней мой, когда в чужой стране Я вспоминаю лондонских друзей и всех, кто дорог мне, О, как тоскую я, как страшно сердцу жаль, Что в море я ушел с земли, от радости — в печаль. Отчизну бросил я, беспечный человек, И прибыл в русскую страну, на неизвестный брег…

* * *

Случится ли, что гость к соседу в дом зайдет, Он и не смотрит на еду, лишь был бы квас да мед, Не диво, что у них обычаи мерзки,— Их божества сотворены секирой от руки. Им идолы милы. Господь не ведом им, Но на стене «Никола бог» для них необходим. И если в доме нет раскрашенных богов, Никто не ступит и ногой под этот грешный кров. Стоят у них кресты среди открытых мест; Кресту кладут они поклон: творят рукою крест. Благочестиво бьют поклоны в землю лбом. А их пороки, нищета, прикрытая тряпьем!

* * *

Неплодородна здесь песчаная земля, Леса и пустоши кругом, лишь изредка — поля. Посеяно зерно на скудных тех полях, Но так велик у поселян перед морозом страх, Что сжать они спешат незрелое зерно И долго в скирдах и снопах здесь сушится оно. В течение зимы здесь стужа такова, Что погибает все в полях, и злаки, и трава. Семь месяцев в году здесь холод так велик, Что только в мае свой надел идет пахать мужик.

* * *

Обильно мясо здесь и дешево в цене, Но стряпать не умеют, нет, в российской стороне. На вертеле жарких не жарят здесь нигде И мясо в печке на простой пекут сковороде. Нет оловянных блюд, но очень хороши Здесь деревянные блюда, и чаши, и ковши. Такие ж ложки здесь; всегда у мужика Резная ложка для еды висит у кушака. Кто носит две и три на поясе своем, А знатный русский, тот всегда и с ложкой, и с ножом. Постройки здесь низки, высоких нет палат, Но на возвышенных местах всегда они стоят, Чтоб не занес их снег, суровою зимой Все покрывающий кругом сплошною пеленой. Ни камня нет в стране, ни каменных домов. Из досок крыши на домах, а стены из стволов. Искусно возведен из бревен каждый дом, Чтоб не проникнул внутрь мороз, забиты щели мхом; Сверх деревянных крыш положена кора,— Сток для воды, когда придет дождливая пора…

* * *

Я говорю не все, что мог бы говорить, Боюсь язвительным пером я русских оскорбить. А я хочу, чтоб всяк в стихах моих узрел, Что твердо верю я в успех торговых наших дел. О, если б не дела, тогда бы я смелей Суровость края описал и нрав его людей. По лапе, говорят, узнать возможно льва, Так заключить дадут о всем немногие слова.

Поскольку приведенный перевод является сугубо литературным, его использование как исторического источника затруднительно. Нельзя заметить некоторую «модернизацию» в передаче переводчиком английско текста XVI в., так, странно звучат в этом варианте выражения: «пустоши», «надел идет пахать мужик», «российская сторона», не присущие языку Турбервилля. Точно так же тон и содержание его посланий исключав выражение: «Боюсь… я русских оскорбить».

490

См.: Середонин

С. М. Сочинение Джильса Флетчера «Of Russe Commonwealth» как исторический источник. СПб., 1891. С. 20–21: Любименко И. И. История торговых сношений России с Англией. Юрьев, 1912. С. 67; Литературное наследство. Т. 91. С. 23–28.

491

См., напр.: Гамель И. X. Указ. соч. С. 86; Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII–XVII вв. М., 1973. С. 439. Свидетельства Турбервилля о русских шахматах были непосредственно использованы в работах И. Линдера (см.: Линдер И. В. Шахматы на Руси. М., 1975. С. 174; он же. В «столбцах» оружейной палаты // Неделя. 1981. № 23. 1–7 июня. С. 17). Рассказ Турбервилля об игре русских в кости стал одним из главных источников для С. В. Бахрушина в его работе «Зернь» (см.: Бахрушин С. В. Труды по источниковедению, историографии и истории России эпохи феодализма: (Научное наследие). М., 1987. С. 118–121, 126).

492

См., напр.: Hyder E. Rolling. New Facts about G. Turber-ville//Modern Philology, 1918, XV. P. 513–538; Haukins J. E. The Life & Works of George Turberville. Lawrence, Kansas, 1940.

493

Берри и Крамми. С. ХIII–XV, 71–74.

494

Там же. С. 72–73.

Ни в коем случае не переоценивая значимость написанного Турбервиллем, отметим, что его наблюдения над бытом, занятиями, климатом, природными условиями в России вполне могут стать источником, полезным для историка, изучающего формирование английского стереотипа России в XVI в.

Оценка этих наблюдений невозможна без ответа на вопрос об источниках автора посланий. Очевидно, что русскими письменными и, вероятно, устными свидетельствами Турбервилль не пользовался. Знание им русского языка, даже разговорного, вызывает большое сомнение. Правда, он вводит в свои послания отдельные русские слова обиходного значения, но количество их очень невелико, кроме того, некоторые из них он употребляет с английским грамматическим оформлением, то есть прибавляет к русским словам английское окончание — s множественного числа, например: versts, portkies, shubes [495] . Похожую запись некоторых русских слов другим англичанином, филологом и ученым Р. Джемсом, побывавшим в России в начале XVII в., изучавший эти записки современный исследователь Б. А. Ларин счел проявлением его контактов с английской колонией в России [496] . Точно так же и для Турбервилля источником информации могли быть сами англичане, служившие в Московии, и, возможно, его собственные и непосредственные наблюдения, сделанные в дороге.

495

Заимствованных Турбервиллем русских слов 13, они выделены в подстрочном переводе и приводятся в соответствующих примечаниях.

496

Ларин Б. А. Русско-английский словарь-дневник Ричарда Джемса (1618–1619 гг.). Л., 1959. С. 30–31.

Но один источник Турбервилля мы можем назвать со всей определенностью. Это записки о России имперского посла Сигизмуида Герберштейна, посетившего Москву с дипломатическими поручениями в 1517 и.1526 гг. [497] Турбервилль сам указывает на Герберштейна в последних строках послания к Паркеру: «…если хочешь русских ты узнать поближе, то в книге Сигизмунда лучшего рассказчика я вижу». Ко времени отъезда Турбервилля записки были изданы в Европе только на латыни не менее пяти раз. Турбервилль, переводивший древних римлян, конечно, читал сочинение Герберштейна. Можно даже предположить, что том С. Герберштейна сопровождал Турбервилля в его путешествии, так как отдельные места поэтического текста посланий, из России почти дословно передают соответствующие известия Герберштейна в прозе [498] . Остается только сожалеть, что позиция проницательного и объективного наблюдателя, во многом свойственная Герберштейну, не была усвоена Турбервиллем вместе с содержанием мемуаров этого автора.

497

Герберштейн С. С. XXV–XXXI.

498

См. далее примеч. 31, 35, 39, 53, 54, 55, 59, 77, 78. Отмеченная связь зафиксирована и публикацией посланий Турбервилля, помещенной во введении к английскому изданию записок Герберштейна: Notes upon Russia/Ed, by Mr. Major for Hakluyt Society. L., 1851. Vol. 1. P. CXLIX–CLVI.

Обратимся к содержанию поэтических посланий.

О религии в России автор пишет с позиций и с предубеждением воинствующего представителя англиканской церкви. Обрядовая сторона русской религии рождает у него презрение и сомнение в искренности религиозных чувству русских. Но, высказывая такие сомнения, Турбервилль сам противоречит себе на страницах посланий. Так, описывая молитвы перед крестами (см. «Даней»), он считает их лживыми, а в своеобразной сценке приема русским хозяином гостя (см. «Спенсеру») заявляет:

То место, где их бог висит, для них священно, Хозяин не садится сам туда; вошедший непременно Поклоны лбом о землю, преклонив колена, отбивает И, честь приняв, на то святое место восседает.

В представлении Турбервилля все русские — «идолопоклонники»: «…ведь сделаны руками и теслом все главные их боги. Лишь идолы сердца их поглощают…» («Даней»). Эти русские боги, по мнению англичанина, не истинны. Исключение составляет разве что культ Николы-Угодника, популярность которого автор справедливо отметил. Отсюда крайне тенденциозный вывод Турбервилля, подхваченный потом Дж. Флетчером, что нравственность и добропорядочность не могут существовать в народе, не знающем «истинного» (с точки зрения представителя англиканской церкви) бога и его предписания [499] .

499

Флетчер Дж. С. 135–139.

Этот тезис служит ключом к трактовке в посланиях другой темы — нравы, обычаи и устои русского общества. Автор обвиняет всех русских в склонности к порокам, невежественности, грубости и проч. Некоторые детали в замечаниях Турбервилля (о пьянстве, безнравственности русских) явно указывают на традиционный в записках иностранцев дух превосходства над «варварами», начиная с того же С. Герберштейна. Многие из своих суждений Турбервилль заимствовал из записок соотечественников — Р. Ченслера, Т. Рандольфа.

Примером того, насколько Турбервилль не понял устоев домашнего быта русской семьи, служит его замечание о «домашней клетке» русской женщины, увидеть которую можно только в церкви (см. «Даней»). Автор посланий объясняет это (вслед за Герберштейном) боязнью мужа за поведение жены [500] . Такое ошибочное представление о причинах теремного затворничества русской женщины станет очевидным, если обратиться к памятнику того же времени, «Домострою», рисующему женщину как хозяйку в доме, пользующуюся в семье уважением за всю ту ответственную роль, которая ей отведена. Безусловно, что «Домострой» проповедует и мысль о духовном и физическом неравенстве женщины и мужчины, которую официально проводила русская церковь, но мысли о женщине как существе безнравственном здесь нет [501] .

500

Ср.: Герберштейн С. С. 73.

501

См.:Домострой (Сильвестровского извода). СПб., 1891. С. 20–24, 27–33, 36–38. См. также: Пушкарева Н. Л. Положение женщины в семье и обществе Древней Руси (Х-XV вв.): Автореф. канд. дис. М., 1985. С. 1, 12–13, 16–18.

Свидетельства Турбервилля там, где он передает непосредственные свои впечатления, без оценочных суждений и морализирования, вполне могут рассматриваться как достоверные. Это в большей степени относится к описанию быта русских. Автор детально изображает красочную и самобытную русскую мужскую одежду и верно употребляет все русские названия (см. «Паркеру»). Интересно, что Турбервилль отдельно описывал одежду знати (платья, украшенные жемчугом, шубы, обувь) и одежду для бедных, «всю из льна». Живо передана обстановка гостеприимного русского дома, где автора угощали квасом и медом, вкус которых он запомнил и описал (см. «Даней»); понятна ирония англичанина Турбервилля над обычаем русских готовить мясо, не пользуясь вертелом, но ошибочно его утверждение, что в стране не знают оловянную посуду (см. «Паркеру») [502] .

502

Об употреблении оловянной посуды на Руси в XVI в. см.: Колычева Е.И., Пронштейн А. П. Русская материальная культура XVI в.// ВИ. 1974. № 7. С. 125.