Записки о России. XVI — начало XVII в.
Шрифт:
Горсей выхлопотал, чтобы бросили в тюрьму Томаса Уиннингтона, вновь прибывшего в Москву, и наложил на него оковы, потому что этот Уиннингтон раскрыл Компании злоупотребления ее слуг в России. С целью убедиться, что Уиннингтон не пользуется никаким послаблением в тюрьме, Горсей ежедневно посылал к нему своего слугу посмотреть, не сняты ли с него оковы. Это заключение стоило Уиннингтону по крайней мере 100 фунтов стерлингов.
32. Горсей — виновник заключения Ричарда Силька, его жены и детей и понесенной ими потери в 1000 рублей.
Он устроил заключение в тюрьму одного англичанина, Ричарда Силька, его жены и детей, причем Сильк должен был заплатить царю 1000 рублей, что было подстроено Горсеем в отмщение за совет Силька Роберту Пикоку искать поддержки [против Горсея] в ком-нибудь из Боярской думы и держать себя осторожнее относительно лукавств и проделок Джерома Горсея.
33. Его боятся все англичане в России как общего доносчика.
Он [стал] виною заключения многих в тюрьму, из-за чего люди нашей нации считают его общим доносчиком, и никто не хочет жить при нем добровольно, потому что он вместе с тем очень опасен и злобен в мести, если имеет па кого-нибудь неудовольствие.
Не следует ни в коем случае допускать Горсея вернуться в Россию; необходимо, чтобы ее Величество избрала надежного джентльмена и послала бы его туда восстановить добрые отношения и торговлю.
34. Боярская дума (the counsayll of Russia) предостерегает Компанию, чтобы она задержала Горсея в Англии.
Иностранный
Он, кроме того, бунтовщик и поселяет раздоры в Боярской думе, вследствие чего Компании сказано одним из членов, чтобы Горсея держали вдали [от России], так как он не будет полезен этой земле. Царь в своих грамотах требует ответа через другого посла.
В царских грамотах также сказано, чтобы был послан какой-нибудь другой джентльмен из дома ее Величества, для восстановления союза и прекращения несогласий с купцами, обеспокоившими королеву и царя.
Письма Джерома Горсея
Краткое перечисление дел, исполненных Джеромом Горсеем (в качестве посла) от ее Величества к Императору России; истинные причины, почему Андрей Шалкан (Andro Shalkan,) [461] в грамотах Императора писал столь резко против дальнейшего его использования в этом деле; и как случилось, что расходы, которые он лично понес, до сих пор не оплачены Компанией
461
Думный дьяк Андрей Яковлевич Щелкалов. Его имя пишется в источнике по-разному.
В то время, когда м-р доктор Флетчер был послан с поручением от ее Величества к Императору Московии, мне было доверено лицами, весьма почитаемыми в Англии, помочь ему всеми моими знаниями в исполнении его посольства; что я и делал как мог лучше. В результате древний враг нашего народа, которого мы называем Канцлером, некий Андрей Шалкан, видя, что против него [поднято] большое дело из-за учиненных им злоупотреблений, решил, что все действия посла против него совершаются по моему наущению. Итак, он, чтобы предотвратить это и отомстить [мне], совместно с моим подлым слугой [462] решил сочинить во вред мне некую речь, звучавшую враждебно для Императора и государства [463] , якобы произнесенную мною в разговоре с послом. [Слуга] чтобы добыть свою подлую свободу, сделал это чрезвычайно вероломно.
462
Некий Томас Уостенем (см. «Трактат о втором и третьем посольствах» Горсея).
463
Горсей во время своего пребывания в России в 1588–1589 гг. действительно был обвинен в оскорблениях по адресу Федора и Елизаветы (?). См. так называемый «Статейный список Флетчера» (Временник исторический. 1850. Кн. 8. С. 47).
Но так как Князь [464] , который мне тогда покровительствовал, был в это время за четыреста миль [от Москвы], Шалкан воспользовался возможностью представить это дело перед Королем [465] , чтобы добиться своей цели. Слуга был перекрещен и награжден, а я послан домой ввиду немилости Короля. Тогда м-р Флетчер, призванный на Совет и обвиненный там, поклялся спасением души, что такого дела не было. Но он неоднократно весьма твердо требовал ответа, какие подробности моего предосудительного поведения могут быть доказаны и каким доказательством такое важное обвинение может быть подтверждено перед ее Королевским Величеством Англии. После этого, когда они находились на очной ставке, упомянутый Андрей Шалкан сказал, что может показать послу письмо, написанное мною собственноручно [и заключающее в себе] государственную измену против Императора и его страны, за что я заслужил смерть, на которую князь Борис Федорович не согласился ради ее Величества. Письмо было показано, и м-ру Флетчеру позволили выписать из него только это место для предоставления Королеве; оно было написано в 1580 г. из московского двора за море агентам Компании [466] и выражало удивление, что Компания позволяет иностранцам, например, фламандцам и французам, мешать [членам Компании] в их торговле и приходить северным путем с кораблями и товарами в порт, который они первые открыли и где долго пребывали. [Эти иностранцы] приносят [членам Компании] большие убытки и расходы, и, если они не решатся, то я сам приму меры, чтобы помочь себе тем или иным путем. За это я был сочтен врагом Императора и страны, и было выражено требование, чтобы я больше не получал поручений. О справедливости и необходимости [этого запрещения] было написано в письме Императора, которое нужно было честно вручить Королеве. Одновременно Князь или Правитель вручил письма, оба через м-ра Флетчера, Компании и мне лично (оно может быть представлено) о том, что он слышал об этом деле и желает, чтобы я не огорчался и не сомневался: он мой друг и всегда им останется, он продолжает любить меня и покровительствовать мне, он извиняется, что не мог видеть меня из-за смерти своего сына [467] и [советует] мне на время удалиться. Когда я приехал в Англию, то поразмыслил, как несправедливо поступил со мной Канцлер. После того как ее Величество очень снисходительно побранила меня и посочувствовала моему злосчастью, я попросил м-ра секретаря Уолсингема учесть, как велико неуважение к Королеве, обнаруженное должностным лицом Императора, неким Андреем Шалканом, что, как я знаю по опыту, ущемляет королевское достоинство ее Величества; в силу чего м-р Флетчер не мог тогда не стараться, чтобы я был послан ее Величеством для выражения возмущения такими [делами], ибо это — единственное средство устрашить их [и прекратить] их наглее поведение, и я, выполняя это, должен был также постараться исправить злоупотребления и вред, нанесенный Компании упомянутым Андреем Шалканом, а после того, как это будет сделано, добиться такого же положения, которое я имел в этой стране прежде, так как из-за моего прошлого внезапного отъезда мое положение стало очень сомнительным. Сразу по прибытки я занялся всеми делами весьма усердно, пока упомянутый Андрей Шалкан из вмешался в них и не стал пространно клясться своим душевным спасением перед лордами-казначеями и другими [вельможами], что он ответит на мои обвинения; и так как с течением времени между знатью возникли большие разногласия, то он воспользовался этим и [пустив в ход] очень подлые средства и измышления, описанные впоследствии некоторыми членами Компании, воспрепятствовал всем начатым мною делам; он утверждал, что, судя по содержанию и виду, бумаги, которые я привез, не были письмами Королевы, не были скреплены ее подписью и печатью и были сделаны без ее ведома; он придумывал всякое зло во вред мне. Как явствует из писем Императора, изготовленных и посланных им, содержащих и возобновляющих прежние дела и различные жалобы, продиктованные его злобой, как может быть легко замечено из общего содержания этих писем и из достоверного рассказа м-ра Флетчера самой Королеве, он стремился приспособить к желаниям Компании свой план, чтобы я не был снова послан Королевой к Императору для разоблачения его дел и чтобы было прекращено начатое против него преследование. Тем не менее князь Борис Федорович, облеченный великой властью, всегда презирал его поступки, которые тот старался искусно скрыть. Письма [князя Бориса Федоровича] не содержат ни одного замечания, которое бы затрагивало мою репутацию, но всегда до сих пор и Император и он писали всецело в мою пользу, на что обращалось малое внимание; но в результате этого случая некоторые лица, не зная полностью содержания письма Императора, предъявляют мне обвинения, подтверждающие сомнения в подлинности писем Королевы, вызвавших подозрения Князя [только] из-за настойчивости Шалкана, хотя они скреплены подписью и печатью ее Величества и утверждены и одобрены достопочтенными лордами Совета. И Князь Борис Федорович
464
Князем (the Prince) Горсей всюду называет Бориса Федоровича Годунова.
465
Королем (так же, как императором) Горсей называет царя Федора Ивановича.
466
См.: Сб. РИО. Т. 38. С. 239–242.
467
Мне не удалось найти никаких известий об этом событии в жизни Бориса Годунова. — Я. С. Лурье.
468
Действительно, с 1591 г. возникла дипломатическая переписка между лордом Бэрли и Борисом Годуновым (ср.: Толстой Ю. В. Первые 40 лет. № 75, 77, 78).
Копия с письма, написанного мною, Дж. Горсеем, в соответствии с желаниями ее Величества, Князю Борису Федоровичу и врученного ему агентом Компании Кристофелем Холм в Москве. Передать Лорду-Казначею.
Джером Горсей — лорду Борису Федоровичу
Достопочтенный лорд Борис Федорович! Уезжая из Москвы, я оставил императорскому дьяку Постнику Дмитриеву письмо, которое он должен был вручить вашему лордству; и, сомневаясь в том, что это было выполнено должным образом, я решил, что будет лучше написать о том же снова.
Достопочтенный лорд! Главный императорский казначей Деменшой Иванович Черемиссен и Постник Димитрев [469] говорили мне, что в знак любви, которую Император и вы испытываете к ее Королевскому Величеству, [вы повелели, чтобы] Андрей Шалкан не вмешивался в дело, порученное мне ее Величеством, так как он противник [этого дела]. Но ввиду того что его коварные слова и дела, как я заметил, одержали верх над впечатлением от писем ее Величества, он не только сумел внушить недоверие к письмам, подписанным и скрепленным печатью ее Величества, но также опорочил наиболее великих и могущественных лордов высокочтимого Тайного Совета ее Величества, написавших эти письма вашему лордству, [хотя они] пользуются уважением, почтением и доверием всего. света; напиши ее Королевское Величество письмо царю Соломону — оно и тогда не имело бы лучшего вида, титула и печати и не было бы лучше написано, и это обнаружится вопреки всем его подлым измышлениям.
469
Деменша (Дементий) Иванович Черемисинов — казначей казенного двора и думный дворянин в 1577–1595 гг. Постник Дмитриев сын Лодыгин — второй посольский дьяк в 1589–1592 гг. Оба они, по-видимому, были в хороших отношениях с Горсеем.
Дабы меня не сочли бессильным выполнить поручение, данное мне моей повелительницей и госпожой, ее Величеством Королевой Англии, я решил ознакомить вашу честь с желаниями ее Величества письменно, хотя ее Величество поручила мне сделать все в устной форме, но, не будучи допущен к вам, я не мог это исполнить.
Недовольство ее Величества целиком вызвано тем обращением и приемом, которые ваше лордство оказали послу, письмам и сану ее Величества; [это обращение] было настолько грубым, что производило впечатление явного пренебрежения и оскорбления ее королевского достоинства; между тем посольство было вызвано приглашением и обещанием [470] не только исправить наиболее грубые поступки против ее Величества, но также и возместить непростительные несправедливости и убытки, понесенные купцами — природными подданными ее Величества; ее Величество верила и ожидала, что столь доброе дерево принесет столь же добрые плоды и будет пускать столь же прекрасные почки, и в силу этого она не хотела бы оказывать внимание и верить тем, кто утверждал противоположное, хотя дела были так явны, что Королева должна была рассмотреть их, если бы се Величество не гнушалась думать дурно о вас, ее любимом родиче и друге, могущественном лорде Борисе Федоровиче, величайшую любовь которого к ней ее Величество знает. Ее Величество всегда презирала и избегала вражды, и, хотя властный прав мог быть ввергнут в такое чувство столь естественными и очевидными причинами, ее Величество готова, пожалуй, приписать подлинные причины [оскорбления] обману и подлости некоего бессердечного чиновника [471] , стремясь лишь к более глубокому и справедливому разбору дела, как явствует из писем ее Величества, посланных его Императорскому Величеству. В то же время ее Величество заранее предполагает наилучший [исход дела] и обнаруживает такое милостивое и любезное забвение [обиды], как будто бы не существовало никаких причин для недовольства и разрыва дружбы.
470
Предложение о присылке английского представителя для разбора возникших недоразумений было послано Елизавете с Фр. Черри (Сб. РИО. 193). Однако оно было гораздо менее любезно, чем изображает Горсей, и вместе с ним была послана весьма оскорбительная грамота Щелкалова к «приказным людям» Елизаветы.
471
Андрей Щелкалов.
Особенно [ее Величество] принимает во внимание и ценит вашу любезность по отношению к ее Величеству, выразившуюся в отсылке ее Величеству тех двух счетов Антона Марша [472] , с которыми ваше лордство могли поступить как вам угодно; в этом вы не только обнаружили черту высокой честности, показывая благородство вашей души перед богом и людьми, но также дали ее Величеству случай быть лично благодарной вашему лордству и воздавать благодарность [от имени] купцов. Ее Величество восприняла эту любезность и содержание ваших писем как выражение неизменной дружбы и теперь посылает через своего посланника письма, не только извиняя то, что прошло и касалось ее подданных, но также обещая благосклонность и дружбу, которая должна последовать; поэтому ее Величество решила в настоящее время не утомлять чересчур ваше лордство этими делами, но ей хотелось бы испытать любимого родича и друга ее Величества в некоторых делах и таким образом усилить и увеличить создавшееся уже расположение и доброе мнение о вашем лордстве; [расположение ее Величества], как ваше лордство, вероятно, знает, очень высоко ценят все христианские лорды, заботясь о его сохранении.
472
Антон Марш — английский купец, отделившийся от Компании и выдвинувший (по соглашению со Щелкаловым) ряд обвинений против английских купцов. Из счетов его, посланных Борисом Елизавете (Статейный список Флетчера. С. 85), явствовало, между прочим, то, что он широко торговал с Испанией. Поэтому услуга Бориса могла иметь не только коммерческое, но и политическое значение.