Записки об Анне Ахматовой. 1952-1962
Шрифт:
Анна Андреевна в разговоре несколько раз возвращалась с возмущением к какой-то глупой французской рецензии. Там написано:
«Ахматова – поэт одной темы. Какой? Не любви ли?»
– Я так и вижу, – гневно воскликнула Анна Андреевна, – газета валяется на мраморном столике, залитом утренним кофе… «Не любви ли?»
Мудрено устроено гениальное сердце! Казалось бы, изо дня в день творя чудеса и сознавая это («иду я, чудеса творя!»), и осознав себя наследницей великой русской культуры, можно и не оскорбляться какими-то дурацкими рецензиями.
«Да, видно, нельзя никак». Глупость все равно ранит.
Я ей рассказала, что, судя по моему последнему разговору с Карагановой [309] , «Новый мир» не станет печатать «Читателя».
– Мне это все равно, – сердито ответила Анна Андреевна.
Я забыла в свое время пометить в Дневнике: Анна Андреевна потребовала от редакции «Нового мира», чтобы корректура ее стихов была непременно показана мне (она по-прежнему
309
Софья Григорьевна Караганова (р. 1919) – заведующая отделом поэзии в журнале «Новый мир».
– Я ничего менять не стану, – сказала Анна Андреевна.
Потом она вышла на минуту и вернулась огорченная:
– Я хотела напоить вас чаем, но никого нет и ничего нет.
Я ее уверила, что есть не хочу. Но дело-то ведь не во мне!
Вот какой у нее дом: никого и ничего. Известная поговорка: «В гостях хорошо, а дома лучше» – это не о ней.
310
А. Г. Дементьев проявил большую проницательность: у Ахматовой в подлиннике «позорное пламя». «Читатель» в «Новом мире» так и не появился и был напечатан в № 3 альманаха «Наш современник» в 1960 г. (БВ, Седьмая книга, № 76); в «Новом» же «мире», в № 1 за 1960 г., прошли все предоставленные Ахматовой журналу стихи, кроме «Читателя»: «Подумаешь, тоже работа» – № 72, «Не стращай меня грозной судьбой», «Летний сад», «Отрывок» («И мне показалось, что это огни»), «Воспоминание» («Ты выдумал меня. Такой на свете нет») – БВ, Седьмая книга. – Примеч. 1978 г.
Теперь, после опубликования отрывков «Из рабочих тетрадей» Твардовского («Знамя», 1989, № 9), очевидно, что перечисленные стихи переданы были Анной Андреевной в «Новый мир» по непосредственной просьбе А. Т. Твардовского.
29 сентября 59 г. он записал: «Вчера говорил по телефону с Ахматовой (о новых ее стихах для «Нового мира»), которую лет 30 назад, по Антологии Ежова и Шамурина, может быть, считал покойницей, как Блока, Брюсова, Гумилева. Только потом уж узнал, что она жива, правда, знал уже задолго до ее стихов в «Правде» в войну и прочих.
Голос, после старушечьего, слабого, в коем я и предположил было ее, – голос, по которому можно было себе представить походку, какой она подошла к телефону, – сильный, уверенный, не старый – с готовностью в нем, исключающий разговор с нею, как со старушенцией. Назвался. – «Здравствуйте, тов. Твардовский». Мне показалось, что она не поняла, зачем мне ее стихи. – «Это – редактор «Нового мира». – «Ну, боже мой, Вы мне это сообщаете»».
О встрече Анны Андреевны с Александром Трифоновичем см. «Записки», т. 3. – Примеч. 1991 г.
«Нет, не лучше. Хуже» [311] .
Она надавала мне множество поручений в Москву, и я ушла.
1960
20 февраля 60, Москва Утром Анна Андреевна мне позвонила. Вечером я у нее. За общим столом Нина Антоновна, Эмма Григорьевна и маленькая Баталова. Анна Андреевна улыбается лукаво:
– Вы ничего про меня не слыхали?
– Нет, а что?
Оказалось: в сборнике, выпущенном в Нью-Йорке по случаю семидесятилетия Бориса Леонидовича, напечатана «Поэма без героя» [312] . От испуга я едва понимала смысл произносимых Анной Андреевной слов. За гра-ни-цей на-пе-ча-та-на «Поэма без героя»! Значит, опять все как с «Живаго»: газеты, собрания, лужи, моря, океаны клеветы, а мы? мы молчим, то есть предательствуем. Правда, там, оказывается, сверху поставлено:
311
Видоизмененная мною строка из четвертой «Северной элегии»: «Нет, не хуже – лучше» – см. «Узнают…», с. 252.
312
«Воздушные пути», альманах первый. Редактор-издатель Р. Н. Гринберг,
«Публикуется без ведома и разрешения автора», – это, быть может, и спасет. И тогда, кто знает, не пугаться надо, а радоваться?
А теперь бы домой скорееКамероновой галереей —это я увижу напечатанным не на машинке, а типографским шрифтом!
Анна Андреевна встревожена, но как-то не слишком. По-видимому, надеется, что повторения истории с «Живаго» не будет. Время сейчас особенное, вперед не угадаешь. Хоть на ромашке гадай, хоть на кофейной гуще.
Анна Андреевна продолжала насмешничать.
– Вот вам и капитализм, и уважение к частной собственности! Кража самая настоящая! Я подам на них в суд или обращусь в Охрану авторских прав. Или напишу оскорбительное письмо Эйзенхауэру.
Она увела меня к себе и показала стихи, приготовленные для Сидоренко, то есть для альманаха «Наш современник»: «Читатель» [313] ; стихотворения, обращенные к трем поэтам: Нарбуту, Мандельштаму, Пастернаку (разумеется, без обозначения имен) [314] ; «Все это разгадаешь ты один» (Пильняку) [315] – и еще много старых [316] .
313
№ 76.
314
«Записки», т. 1, № 26; «О, как пряно дыханье гвоздики» (отрывок из стихотворения «Я над ними склонюсь, как над чашей») – БВ, Седьмая книга; «И снова осень валит Тамерланом» – № 80.
315
«Записки», т. 1, № 18.
316
В «Нашем современнике» за 1960 год, в № 3 были напечатаны следующие стихотворения Ахматовой: «Все это разгадаешь ты один» – № 18; «Портрет автора в молодости» («Он не траурный, он не мрачный» – БВ, Седьмая книга); «Где на четырех высоких лапах» – БВ, Седьмая книга; «Про стихи» – № 26; «Читатель» – № 76; «Первое возвращение» – БВ, Вечер.
Прочла наизусть телеграмму, которую послала Борису Леонидовичу по случаю его семидесятилетия. «В этот день примите уверения», – как-то так.
– Очень уж официально, – сказала я.
– Лучше пусть официально, чем тот бред, который он прислал мне. «Родной волшебнице».
Сердится на Владимира Николаевича Орлова, редактора ее «Седьмой книги»:
– Хоть бы она не выходила совсем. Книга мне опостылела. Орлов требует, например, чтобы в стихотворении:
Я научилась просто, мудро жить,Смотреть на небо и молиться Богу —я заменила чем-нибудь Бога. Чем же прикажете? «Служить единорогу»?
11 марта 60 Яу Анны Андреевны впервые после Тусиной смерти218.
Да, Туси нет, а я еще длюсь. Тщусь.
Разговор был какой-то сбивчивый, беглый. Впрочем, разговор как разговор. Но я-то сейчас поверхностно воспринимаю, неугадчиво, несосредоточенно, не вглубь. Плохо слушаю. Много говорю.
Я попробовала рассказать Анне Андреевне о Тусе. О том, чем я жила последние месяцы. О Тусином умирании.
Когда сделалось известно – месяцев восемь назад – что у Туси метастаз в печень, я каждый раз, подходя к ее парадной, видела неизбежный день похорон: ясно видела похоронный автобус у подъезда 7. А Тусенька была еще живая и часто веселая; на звонок сама отворяла мне дверь в своем милом халатике и терпеливо дожидалась в передней, пока я сниму боты, шубу, платок; а потом, поудобнее устроившись под одеялом в постели, со смехом – и меня заставляя смеяться – пересказывала в лицах очередную галиматью Панферова или Кожевникова, вычитанную в очередном номере журнала. Особенно удавался ей секретарь обкома, Морев – тот самый! – она показывала, как он с трясущимися поджилками принимает по телефону руководящие указания из Москвы. «Панферов, – говорила она, – явно и сам трясся, когда писал эту сцену». Я слушала ее, не в силах верить, что автобус настанет. Но он прибыл в срок: свежевыкрашенный, синий, нарядный; возник во дворе у подъезда 7, после многих недель ее судорог, болей, тошнот, метанья, беспамятства, бреда.
– Тамара Григорьевна узнавала вас? – спросила Анна Андреевна.
В последний раз она узнала меня за трое суток до смерти, когда уже не могла говорить. Утром, в 6 часов. Был приступ уремии. Я растирала ей дергающееся лицо, дергающиеся руки. В зрачках, вернувшихся к сознанию от боли, был ужас перед новой болью. Судороги уходили. И вдруг глаза обрадовались: это она узнала меня. Успокоившейся рукой взяла мою руку и положила себе под щеку.
– Вот и хорошо, что вы были возле, – сказала Анна Андреевна.