Записки опального директора
Шрифт:
недостаток денег. Месячного дохода не хватало даже на питание, ей постоянно приходилось одалживать деньги до очередной получки. Ещё труднее было её старшей сестре Тане, которая работала научным сотрудником в Академии наук. На академическую науку у государства не хватало средств, учёных всё чаще отправляли в отпуск без содержания и им просто не на что было жить.
Не лучше было в Минске и работникам промышленной сферы. Многие заводы стояли или работали не на полную мощность из-за отсутствия сырья, комплектующих изделий или спроса на производимую ими продукцию. Люди оставались без зарплаты. Такое представление о жизни в постсоветской Белоруссии складывалось из писем Иринки.
Хоть
Как постоянные клиенты этой организации, мы заслужили уважительное к себе отношение её персонала, а президент Николай Левчук, польский эмигрант украинского происхождения, вскоре стал другом нашей семьи. Он оказывал нам большую и бескорыстную помощь в решении многих житейских и бытовых проблем.
Иринке отправлялась одежда и обувь, продукты, предметы сангигиены, медикаменты и даже игрушки детям. Денег тогда и нам не хватало, всё это закупалось на распродажах по сниженным ценам, с купонами и талонами, в комиссионных магазинах, а кое-что с рук на уличных базарчиках. Основную работу по заготовке товаров, конечно, выполняла Анечка, а я помогал, как водитель, носильщик и упаковщик. Со временем мы освоили эту работу в совершенстве и заслужили похвалу Ника (так здесь называли Николая). Он теперь направлял всех “русских”, желающих отправлять посылки, к нам за помощью и вскоре нашу квартиру с полным основанием можно было назвать филиалом его фирмы. Со временем нашему примеру последовали многие знакомые, соседи, друзья и поток посылок всё нарастал, но по количеству отправлений и качеству упаковки никому не удавалось достичь нашего уровня. Мы прочно удерживали в этом деле первенство среди русскоязычных иммигрантов.
Посылки отправлялись не только в Белоруссию, но и в другие места нашим родным, близким и друзьям. В основном же они были адресованы Иринке и внукам в Минск.
Как писала нам Алёнка, получение каждой посылки было для них праздником и они ждали их с нетерпением. Андрюшке очень нравились концентраты вермишелевых супов. Он научился сам их готовить и умудрялся из одной пачки варить полный обед из двух блюд: вермишель с бульоном на первое, а без бульона на второе. Алёнке по душе было ореховое масло (пинат-батер), а Иринка отдавала предпочтение чаю и кофе. Сладости и конфеты делились между детьми, а игрушки шли Андрюшке.
Одежде и обуви больше всех радовалась Алёнка. Она была уже студенткой университета и ей, конечно, нужно было одеваться по моде. Раньше в письмах Наташке она жаловалась, что на неё всегда не хватало денег и ей уже не помнится, когда последний раз мама покупала для неё колготки или туфли. Теперь она хвасталась, что полностью одета из бабушкиных посылок и выглядит ничуть не хуже других девушек на их курсе.
Десятки посылок, отправленных в Минск, очень помогли им в то трудное время. Когда в одном из телефонных разговоров Анечка как-то спросила Иринку не лучше ли деньги, затраченные на отправку вещей и продуктов ( каждый паунд веса стоил около полутора долларов, без учёта стоимости купленных товаров), отправлять им ежемесячно в качестве добавки к их зарплате, она, не задумываясь, ответила, что лучше всё оставить без изменений, так как доллары они будут откладывать на чёрный день, а содержимым посылок воспользуются
Часто прибывали письма от Бори - старшего брата Анечки. Ему, как и его жене Люсе, было уже за семьдесят, но они продолжали трудиться, чтобы как-то помогать детям. Светочка и Аллочка давно вышли замуж, закончили мединститут и работали врачами, но без помощи родителей обойтись не могли. Боря был не только родственником, но и большим другом нашей семьи, добрым и отзывчивым человеком, незаменимым советчиком во всех делах, мудрым наставником. Каждая встреча с ним была для нас всегда праздником. Прощаясь, перед нашим отъездом, Борька говорил, что всю жизнь мечтал жить рядом с нами и был бы счастлив, если бы возникла такая возможность в Америке. Семья его младшей дочери раньше нас покинула страну и
жила в Германии. Их отъезд прибавил тревог родителям, от чего они как-то быстро состарились и стали ещё более одинокими.
Грустными были Борины письма из любимой Одессы. Его нежная привязанность к своему городу всегда вызывала моё восхищение. Теперь он с болью рассказывал о происходящих там изменениях с приходом новой администрации. Жизнь стала трудной и опасной. Как и везде, в “незалежной” Украине дорожали продукты и росла преступность, но не это было для него главным. Одесса теряла свой неповторимый колорит, свою былую прелесть. Не стало больше той жемчужины у моря, воспетой талантом Пушкина и Куприна, Катаева и Олеши, Паустовского и Жванецкого, что была когда-то кузницей талантов и гордостью страны. Она лишилась главной своей достопримечательности - коренных одесситов, значительная часть которых навсегда покинула страну. Людей стало не меньше. Нет, наверное, их теперь даже стало больше, но это уже были не те люди. И говорили они не на привычном языке, что был не русским, не украинским, не еврейским, а именно... одесским. Теперь в моде был только украинский, на котором здесь раньше мало кто говорил. Одесса стала другой.
Из Ленинграда приходили письма от Фанечки - дочери незабвенной тёти Фримы, оставшейся в моей памяти, как добрый ангел, ещё из нашего сиротского детства. Невесёлыми были и эти письма. Беды, постигшие страну, не обошли и Санкт-Петербург (так теперь называли этот город). Колыбель революции, как и всю страну, потрясла инфляция, коррупция и многократно возросшие цены на товары и услуги.
Фаина Исааковна уже давно разменяла восьмой десяток, но была вынуждена работать из-за мизерной пенсии, которой не хватало даже на питание.
Все наши родственники всю жизнь были неутомимыми тружениками. Несмотря на беззаветное служение Родине, они так и не разбогатели и еле-еле сводили концы с концами, зарабатывая на скромную жизнь себе и своим детям. Им не довелось сделать большой карьеры в старое советское время. Не научились они также воровать и спекулировать, без чего тогда нельзя было и думать о зажиточной жизни. Не стали заниматься этим и сейчас, когда жить на зарплату стало совсем невозможно и богатеют только дельцы, жулики и проходимцы.
Зная своих родственников, оставшихся ТАМ, мы советовали им как можно скорее покинуть страну, идущую в никуда и ставшую на путь произвола и
разграбления народного добра. Особенно настойчиво навязывали мы эту мысль моей Полечке и Иринке.
Полечке потому, что её муж Володя был горячим патриотом своей страны и наотрез отказывался её покинуть. Иринка же и мысли не допускала о жизни за пределами родной Белоруссии и до самого нашего отъезда даже обсуждать эту тему отказывалась. Они считали, что им с их русскими фамилиями, как и их детям, антисемитизм и дискриминация не угрожают и верили в светлое будущее на постсоветской Родине.