Записки опального директора
Шрифт:
Мы же не сомневались в том, что им непременно следует уехать и как можно скорее, пока оттуда ещё выпускают, а здесь принимают. Их оптимизм относительно ожидаемой счастливой жизни во вновь образованных независимых государствах вызывал удивление. Для таких надежд не было никаких оснований. Всё шло к тому, что там может стать только хуже.
Жизнь, к сожалению, вскоре подтвердила наши худшие ожидания. Патриотизм Иринки вскоре приутих и её отношение к отъезду постепенно стало меняться. Со временем она даже стала проявлять беспокойство возможными изменениями в американской иммиграционной политике в части ограничения приёма беженцев из бывшего
Нельзя сказать, что для таких опасений вовсе не было никаких оснований. Все республики СНГ заявили о демократических преобразованиях и равенстве народов и религий. Повсеместно вновь открывались еврейские школы и синагоги, появились газеты на идиш, создавались национальные театры и концертные бригады. В этих условиях действительно могло показаться, что никакой дискриминации больше нет и поэтому евреям теперь незачем куда-то бежать.
На самом же деле антисемитизм на необъятных просторах нашей бывшей родины не приутих. Несколько изменились его формы, что было известно правительству и конгрессу США, которые ещё не решались менять действовавшие тогда законы о приёме беженцев. Это было сделано позднее и моих внуков уже не коснулось.
Позицию главы семьи Елизаровых, к сожалению, не поколебали ни наши убеждения, ни ужасы первых лет рыночной перестройки. Володя до конца своих дней оставался верным идеям марксизма-ленинизма и горячим патриотом своей Родины.
Он твёрдо решил остаться в родном Ейске, которому посвятил много своих стихов и песен; рядом с лётным училищем, которому отдал лучшие годы своей жизни; у берегов Азовского моря, где любил рыбачить и проводить досуг. Идя навстречу пожеланиям своего старшего сына Валеры, он благословил отъезд его семьи вместе с Полечкой, а к себе намеревался пригласить младшего сына Борю, который не имел квартиры и приличной работы в Москве.
Володя был на шесть лет старше Полечки и в то время готовился отметить свой семидесятилетний юбилей. Сердце уже давно пошаливало и он не решался испытывать судьбу поисками новой жизни на чужбине. Его можно было понять и принятое им решение казалось даже великодушным.
Как бы там ни было, но к отъезду созрела только половина семьи Елизаровых. Особенно горячим сторонником выезда была их невестка Маша. Её мать, Людмила Николаевна, хоть и нелегально, но уже жила где-то под Вашингтоном и страстно желала скорейшего приезда дочери и любимого внука Толеньки.
Что в душе чувствовала Полечка, соглашаясь оставить на родине мужа и семью младшего сына, сказать трудно, но устно и письменно она тогда такой вариант одобрила и в сентябре 1992-го года мы отправили документы на выезд только четырёх человек. На них мы подписали афидевит и внесли гарантийную сумму денег в Jewish Community Center.
Как потом выяснилось, сестра моя полагала, что если вторая половина её семейства созреет к выезду, она сумеет их вызвать в любое время. Забыла она тогда о том, что по законам диалектики в мире ничего не бывает постоянным, что в нём всё, включая законы, находится в движении, что всё течёт и всё меняется. Дорого поплатилась она позднее за эту свою неосведомлённость. Досталось немало и нам.
Наверное, тогда следовало оформить анкеты на всех Елизаровых, игнорируя возражения главы семейства. Вскоре, по мере нарастания кризисных явлений, роста инфляции и увеличения преступности, желание эмигрировать из бывшего СССР у многих всё более возрастало, а возможности, наоборот,
14
Приближались новогодние праздники. Они, как и другие торжества, отмечаются здесь по другому. Если у нас выходным днём было только 1-ое января, то в Америке не работают, как правило, целую неделю. В эти дни большинство американцев празднуют Кристмас, а евреи - Хануку.
О хануке мы знали примерно столько же, сколько и о других еврейских праздниках. Из далёкого детства запомнилось, что в эти дни наши родители, бабушки и дедушки, тёти и дяди одаривали нас подарками, а главное - давали “Ханука гелт”. Так как жили мы бедно и карманных денег мне обычно не давали, то ждал я всегда этот праздник с большим нетерпением, чтобы собрать побольше монет за которые можно было вволю наесться мороженого и купить разных сладостей, которые в другое время мне редко доставались.
Здесь мы об этом празднике узнали намного больше. Нас пригласили в Jewish Center, где поведали о первом, зафиксированном историей вооруженном выступлении евреев против сирийского гнёта и об освобождении Маккавеями Иерусалима, что произошло ещё во втором веке до нашей эры. Мы узнали о том, что в 25-й день месяца Кислев (декабрь) евреи переосвятили Великий Храм, который тремя годами раньше был осквернён их преследователями и угнетателями. Нам рассказали легенду о великом чуде, когда зажженный в храме светильник, заправленный маслом только на один день, ярко горел на протяжении восьми дней, что в память об этом учредили минору и в Хануку в течении восьми дней зажигают на ней по одной свече. Этот праздник огней символизирует победу духа, победу угнетённого народа в битве за своё освобождение, победу добра над злом.
После зажжения миноры ребе произнёс молитву и нас научили играть в дрейдел - четырёхгранный волчок, на каждой из сторон которого нанесено по одной букве ивритского алфавита - нун, гимель, хей и шин. Наверное, когда-то в детстве мне приходилось играть в эту игру, но с годами я позабыл её правила и пришлось учиться с нуля.
Всем игрокам предложили поставить на кон по пять центов, затем каждый по очереди заводил волчок. В зависимости от того, какая буква оказывалась на верхней стороне остановившегося волчка, играющий получал соответственно за нун (первая буква еврейского слова “ништ”) - ничего, за гимель (ганц) - весь кон, за хей (халб) -половину находящегося на кону и за шин (штел) - должен сам положить что-то на кон.
Мы играли в “дрейдел” с интересом, можно сказать с азартом. В итоге я даже оказался в выигрыше. Но не этим понравилась тогда эта игра. Она запомнилась, как один из символов ханукального праздника.
Не обошлось и без праздничной трапезы. Нас угощали поджаренными на растительном масле картофельными оладьями - “латкес”. Они были горячими, хрустящими и очень вкусными.
Хозяйкой праздника в Джуйке (так сокращённо все называли “The Jewish Comunity Center of Greater Buffalo”) была Лариса Рейн - наш единственный русскоговорящий куратор в первые месяцы жизни в Америке. Она очень старалась и была предельно внимательна к нам. Мы были ей очень признательны за стремление как-то украсить нашу жизнь и за многое доброе, что она делала для нас - беженцев из бывшего СССР, оказавшихся в этом чужом городе на северной окраине Америки.