Записки оперного певца
Шрифт:
На этих подробностях приходится останавливаться потому, что о горькой судьбе дореволюционного русского драматического актера писалось много и хорошо. Незабываемые картины его быта даны и в бессмертных драмах А. Н. Островского. Об оперных же артистах в этом плане писалось мало, да и то не в книгах (если не считать «Сумерки
<Стр. 39>
божков» А. В. Амфитеатрова), а в случайных газетных заметках. Более того, о быте основной массы дореволюционных оперных актеров нередко судили по жизни верхушки, в которую входило буквально несколько десятков человек. Достаточно сказать, что вопрос о быте оперных актеров впервые был поднят в России только на Первом всероссийском
7
Условия сдачи антрепренеру театра городскими властями (городской управой) были в общем везде одни и те же. Польшей частью действовали выработанные еще в прошлом веке правила.
За работой театра наблюдала избранная городской управой комиссия. Случалось, что некоторые члены комиссии больше ухаживали за актрисами, чем занимались делами, но они имели право влиять на выбор репертуара, на подбор, а то и на назначения в тот или иной спектакль исполнителей, на утверждение эскизов оформления и т. д. Нередко управа требовала от арендатора взноса в депозит залога в размере полумесячного жалованья труппы на случай краха и обязательства отдавать финансовый отчет публично. Оговаривались «бенефисные» спектакли в пользу всяких фондов или благотворительных учреждений.
Эти тяжкие в общем условия нередко вели к тому, что официально создавались товарищества, к которым управы относились более благосклонно. Пока дела шли хорошо, антрепренер оставался антрепренером. Как только начинал угрожать крах, антрепренер превращался в руководителя товарищества.
Доход с буфета, вешалки, реклам на занавеси и т. д. поступал в пользу антрепренера. Он же должен был платить арендную плату за здание со всем находящимся в нем театральным имуществом (костюмами, декорациями, машинами) м обязывался делать ежегодно три-пять новых постановок. Новые декорации и большая часть новых костюмов по окончании сезона переходили в собственность театра. Таким образом, декорационное имущество и количество костюмов постоянно увеличивались, а благодаря этому росли и
<Стр. 40>
постановочные возможности театра, в области возобновлений в частности.
Если бы не двукратный на протяжении каких-нибудь двадцати лет пожар киевского театра, его имущество к периоду 1903—1909 годов было бы колоссальным. Но и при этих обстоятельствах мне в течение описываемого времени удалось посмотреть чуть ли не шестьдесят опер.
Иногда антрепренеру давалась небольшая субсидия «для улучшения дела». Однако ни о каком идейно-художественном руководстве театром в те годы речи не было, и театры ориентировались в первую очередь на кассу. Кассу же на обычных спектаклях «делали» мелкая буржуазия да мещанство, галерку раскупало студенчество. Купечество и «солидная» интеллигенция приурочивали свои визиты в театр к особо интересным явлениям: премьерам, гастролям и т. п.
Можно попутно сказать, что, кроме Киева и Тифлиса да иногда Харькова, другие провинциальные города полугодовых сезонов не выдерживали. Многие антрепренеры или товарищества играли в двух городах: Екатеринбурге (Свердловск) и Перми, Казани и Саратове и т. д., в одном городе с осени до рождества, во втором —с рождества до поста. На пост и лето труппы перестраивались, в первую очередь сокращая оркестр и хор, и выезжали на короткие сезоны в Воронеж, Самару, Нижний Новгород, Тамбов, Екатеринослав (Днепропетровск) и другие города. Некоторые труппы и в летние поездки отправлялись с хорошими солистами, с хором и оркестром в двадцать четыре — тридцать шесть человек, с приличными костюмами, а иногда и какими-то
8
Основными антрепренерами киевского оперного театра в мое время являлись то вместе, то порознь М. М. Бородай и С. В. Брыкин.
Первый начал не то с поварских, не то с театральных «мальчиков». Благодаря природной сметке и организаторским способностям он относительно скоро занял место в первых рядах русских провинциальных антрепренеров. В своих начинаниях Бородай был очень смел и, доверяя
<Стр. 41>
молодежи, не боялся ее выдвигать. Успешной карьерой ему были обязаны многие драматические и оперные артисты. Благодаря его инициативе многие города от Иркутска до Риги и от Екатеринбурга до Севастополя перевидали немало хороших спектаклей с первоклассными исполнителями.
Степан Васильевич Брыкин, баритон, ученик Д. М. Леоновой, был очень культурным певцом, с честью несшим лирический репертуар, — одно время и на сцене Московского Большого театра. Мне довелось слышать его в ролях Елецкого и Онегина уже в период увядания. Голос его был суховатый, но манера пения и сценического поведения—очень корректна.
Страдая какой-то тяжелой болезнью, С. В. Брыкин сравнительно рано оставил сцену и занялся антрепризой. У него были, как многие думали, солидные средства. В 1907— 1910 годах считался официальным антрепренером С. В. Брыкин, на самом же деле антрепренером был Юрий Львович Давыдов — личность настолько примечательная, что, несмотря «а не очень большую роль, которую он сыграл в оперном искусстве, я совершил бы большой грех, не посвятив ему хотя бы двух страниц.
Внук декабриста Василия Львовича Давыдова, внучатный племянник покрывших себя неувядаемой славой партизан Великой Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова и Николая Раевского, племянник Петра Ильича Чайковского, Юрий Львович получил хотя не очень систематическое, но разностороннее и по великосветским понятиям блестящее воспитание. Выросши в семье, которую охотно посещали крупнейшие художники, писатели и музыканты, Юрий Львович с детских лет приобщился к литературе, живописи и музыке.
Восьми лет он уже поет в церковном хоре, вылавливая ошибки в пении взрослых. Путешествуя по Европе, он посещает лучшие музеи и часами простаивает у шедевров мировой живописи. Он беспорядочно, но много читает. Блестящий конногренадер, дирижер танцев на придворных балах, в душе он сохраняет лучшие традиции своего рода. Будучи офицером, он заочно проходит курс агрономических паук в Боннской Академии. Рос он в знаменитой усадьбе Каменка, где дедом его был построен специальный домик для собраний декабристов, где витала тень одной из воспетых Некрасовым русских женщин — бабушки Давыдова —
<Стр. 42>
Раевской, где бывали Раевский и Ермолов, где Пушкин написал своего «Кавказского пленника», а Чайковский Вторую симфонию. Юношей Юрий Львович играет в любительских спектаклях, в которых В. Н. Давыдов, К. А. Варламов участвуют в качестве постановщиков. Освободившись от военной службы, он стремится к сценической деятельности. Он учится петь и начинает выступать в ответственных теноровых партиях. Увы! Во время появления инфлюэнцы в Харькове заболевают все тенора, на неокрепшие плечи Давыдова ложится непосильный репертуар. Он и сам схватывает простуду, но молодость неразумна — человек крепкого телосложения, он думает, что сможет безнаказанно выручить труппу, и продолжает петь с гиперемированными связками. Скоро наступает парез, и со сценой приходится расстаться. Но, любя театр, Юрий Львович становится антрепренером киевской оперы.