Записки провинциального священника
Шрифт:
Юрий Петрович удалился, а я отправился к сыновьям Агафьи.
— Можно ли отремонтировать кровлю храма до завтрашнего утра? — спросил я Петра и Андрея.
Ответа на мой вопрос не последовало. Оба брата недоуменно смотрели на меня. К нам подошла Агафья. И я объяснил, что если к завтрашнему утру кровля не будет отремонтирована, то мы, по всей вероятности, лишимся храма.
— Что делать?
— Нужно позвать Николая, Степана, Ефима... — спокойно, как будто бы речь шла об обыденном, заурядном деле, стала перечислять Агафья имена сарских умельцев.
Петр и Андрей забрались
— Слава Богу, прогнили только два стропила. Что касается железа, то нужно заменить лишь несколько листов.
Агафья, Петр и Андрей ушли собирать умельцев. Через некоторое время к храму стали подходить какие-то мужички — постоят, посмотрят на крышу, обойдут храм со всех сторон, почешут затылок и уходят. Вскоре у бокового входа в храм собралось человек пятнадцать мужичков с топорами и ящичками для инструментов.
Все необходимое для работы было приготовлено. Кто-то прикатил бочку с краской. Притащили бревна. И работа началась. Вот уже несколько человек, обмотавшись веревками, взобрались на крышу и стали отдирать проржавевшие, трухлявые листы железа, другие стучали молотками внизу, сгибая края новых листов и подготавливая их к сборке. Тут же обтесывали топорами бревна для замены прогнивших стропил.
Около храма стояла толпа женщин и детей, с интересом наблюдавших за работой мужей и отцов и подбадривавших их. Руководил работами Петр, спокойно, ненавязчиво, незаметно. Он умудрялся и сам стучать молотком или топором, и давать другим советы и указания, появляясь то внизу среди жестянщиков и плотников, то на крыше храма. По всему было видно, что он, несмотря на молодость, пользуется среди «мужичков» непререкаемым авторитетом.
— Конечно, по-хорошему, — сказал мне Петр, — жесть сначала нужно было бы проолифить, просушить, а затем уже красить, но ничего не поделаешь, в конце концов олифа в краске есть, а через какое-то время можно будет и перекрасить.
К наступлению темноты крыша была покрашена. Она блестела в лучах вечернего солнца, и храм сразу показался помолодевшим.
Я отслужил молебен, а затем мы все прошли в притвор, где стараниями женщин во главе с неугомонной Агафьей был уже накрыт стол. Они умудрились даже испечь куличи, словно на Пасху. Лица у всех были веселыми и счастливыми, как в пасхальную ночь. Я взглянул на Гришку-алтарника, и он без слов понял меня. Он подошел к маленьким колоколам, висевшим тут же, в притворе, и праздничный пасхальный звон наполнил храм.
Воистину я был счастлив: мы починили кровлю храма, мы предотвратили его разрушение, нам удалось отбить очередную попытку отнять его у нас и, наконец, совершенный в этот день подвиг спаял прихожан и вдохнул в них веру в свои силы.
А утром, как и предсказывал Юрий Петрович Лужин, в храм заявилась комиссия. Юрий Петрович был в ее составе. Выбрав удобный момент, он подошел ко мне и шепнул:
— Фантастика! Вот видите, чудеса, оказывается, все-таки бывают! Впрочем, больше вам и не на что рассчитывать...
— Блюмкин Виктор Григорьевич, — представился мне самоуверенный мужчина с вальяжными манерами стареющего актера, — заведующий городским отделом Госнадзора
— Я думаю, Виктор Григорьевич, вы уже знаете, с кем имеете честь. Но могу по такому случаю официально представиться — настоятель Преображенского собора города Сарска иеромонах Иоанн.
— А отчество ваше?
— К сожалению, нет.
— Как же к вам обращаться?
— Так и обращаться — иеромонах Иоанн.
— Что же, иеромонах Иоанн, вы, наверно, догадываетесь о цели нашего визита?
— Могу предполагать.
— Вот и прекрасно. Мы пришли познакомиться с состоянием архитектурного памятника XVI века, кстати говоря единственного в нашем городе. И нужно сказать, он производит удручающее впечатление. Ваша фирма оказалась не на высоте. Боюсь, что ей нельзя больше доверять содержание такого выдающегося памятника. И потом, что это такое? Вы осуществили ремонт кровли, не согласовав этот вопрос с нашим отделом! Вы могли нанести непоправимый ущерб выдающемуся творению русских зодчих и, я уверен, нанесли его. Вы знаете, чем это грозит? Уголовным делом!
Возражать Виктору Григорьевичу не имело смысла. Он валял дурака. Он разыгрывал спектакль, сценарий которого предусматривал ознакомление с интерьером и экстерьером храма. В сопровождении свиты, то есть комиссии, Виктор Григорьевич расхаживал по храму и вокруг него, делая какие-то пометки в блокноте. Затем он подошел ко мне. Многолетний опыт общения с отцом Василием, а может быть, интуиция подсказали ему, что было бы не лишним обменяться со мной несколькими словами, которые не обязательно сохранять для истории. Когда мы отошли с ним в сторонку, он с наигранной доверительностью сказал:
— Дело дрянь, отец Иоанн (знает шельма всетаки, как ко мне обращаться!), дело дрянь. Не знаю, право, что и делать.
— Мне кажется, вы несколько драматизируете ситуацию. Кровля отремонтирована. Поезд ушел.
— Вы полагаете?
— Не сомневаюсь в этом. Сейчас самое время заняться благоустройством интерьера, и в первую очередь восстановлением иконостаса. Вы, конечно, в ближайшие дни доставите нам две иконы, взятые на реставрацию (при этих словах разбойник, прости Господи, даже бровью не повел). Реставрация требовалась самая никчемная, но, я думаю, они могут обойтись и без нее. А вашу заботу о выдающемся творении русских зодчих, конечно, по достоинству оценят Валериан Харитонович и Гавриил Захарович (я назвал прямых начальников Виктора Григорьевича из Москвы, с которыми мне несколько раз приходилось встречаться во время их посещений Троице-Сер-гиевой лавры).
— А вы, кажется, правы, отец Иоанн. Поезд, видимо, в самом деле ушел. Что же касается двух икон из иконостаса, то я согласен — они действительно не требуют реставрации. Елизавета Ивановна, которая их мне передала, не специалист в иконах, но вы, я вижу, понимаете в них толк. Очень рад нашему знакомству. С умными людьми всегда приятно иметь дело. А насчет поезда не беспокойтесь — ушел поезд!
18 июня