Записки ретро-разведчика (Из варяг в греки)
Шрифт:
– Тоже мне - англичанка! С этим зэ меня все, кому не лень, достают. А если меня так в школе научили? Я английский язык в студеном городе Кандалакша изучать начал. На берегу Белого моря. Слышала про такое? Я там четыре года прожил, и английский язык преподавала учительница немецкого. Другой иностранки в школе не было.
– Зэ тэйбл!
– хихикает Катька.
– Зэ кар! А почему ты в Кандалакше жил?
– Отец себе пенсию северную зарабатывал, - говорю.
– Газету редактировал. Я же не смеюсь, когда ты вместо
Хвать меня кулаком по спине!
Я же говорил: все эстонки - сущие ангелы. Она, наверное, собаку на свой счет отнесла. Может, она по-русски вообще через слово понимает.
Я сказал, что не усматриваю причин панибратства с мужчиной, который вдвое старше этой рыжей, хоть и симпатичной - тут я через плечо оглядел ее от макушки до лодыжек - свиристелки.
– А что такое свиристелки?
– Это которые все время сю-сю-сю, и все им по фигу, - пояснил я.
– Не серьезные такие девочки.
– И стал одеваться.
– Ага! Я - рыжая сю-сю-сю! Ты у меня еще получишь!
– Я сказал: рыжая симпатичная... А не просто сю-сю-сю.
Слышала бы жена эти разговоры.
Встреча со студентами началась комкано. Их было шесть человек вместе с препода-вательницей: все худые, скрюченые; железные очки, светлые волосики. Катька организовала стулья, и мы сели полукругом. Блокнотики, авторучки. Преподавательницу звали Мика. Это я быстро запомнил - у нас в гараже была рыжая собака Мики, дежурила со мной по ночам.
Рыжая Мика включила диктофон и задала первый вопрос: Сколько книг вы имеете, которые написал?
Я начал свежо и оригинально - с того, что любой писатель всю жизнь пишет одну книгу. Сколько бы, дескать, наименований книг не числилось в активе писателя, книга всегда одна - она слепок, калька с его жизни. Бумага, как известно, прозрачна, и мысли автора о добре и зле, жизни и смерти, любви и ненависти, верности и предательстве - всегда просвечивают сквозь листы его книг. Автор может прятаться за масками своих героев, но свои взгляды на жизнь он не может спрятать от читателя. Свежо, оригинально, ничего не скажешь.
– Возьмем Трех мушкетеров Александра Дюма... Я, надеюсь, все читали эту книгу?
Ожидаемых кивков не последовало. Катька стояла за прилавком и делала мне страшные глаза.
– Быстро говорю?
– прервался я.
– Нет-нет, хорошо, - кивнула Мика.
– Продолжай. Все правильно. В Швеция бумага очень тонкая, у нас плохо издают классику...
Верзила-студент чпокнул жестяной крыжечкой пепси и отхлебнул из банки. На него осуждающе покосились. Он виновато втянул голову в плечи и улыбнулся мне - жарко!
Я взял с прилавка несколько своих книг и раздал шведам. С этого и надо было начинать, болван. Студенты радостно закивали, зашелестели свежие тугие страницы...
– Скажи, что книги они могут купить в магазине, а ты их надпишешь. Они думают, ты даришь.
– Может, ты скажешь? Они меня понимают?
– Хорошо, скажу. Говори проще, расскажи о себе.
Катька, продолжая улыбаться, вернулась к прилавку и что-то сказала по-шведски. Две книги легли обратно на стойку. Я почувствовал себя неловко. Будто я навязывал студентам покупки.
Я попытался рассказать о себе. Мика понимающе кивала. Катрин переводила. Студенты листали книги, рассматривали смешные иллюстрации Сереги Лемехова и хихикали.
Катька гордо улыбалась и одобрительно подмигивала мне. Книгу мою - я уверен - она не читала. Несколько раз звякал дверной колокольчик, и в магазин осторожно заходили новые покупатели. Катька жестом приглашала их к нашему кружку и шепотом поясняла, что происходит. Студенты и Мика на правах старожилов задавали мне вопросы. Одна девица, наиболее заморенная учебой, заглядывая в блокнотик, спросила, страдал ли я от цензуры и Ка-гэ-бэ. Спросила по-русски, но Катрин перевела, чтобы всем было понятно.
Стало тихо.
Врать не хотелось. Я молчал, вспоминая свою бестолковую жизнь и отдельных чудаков, с которыми сталкивался в редакциях. Как было дело, в двух словах не расскажешь. Диссидентом я не был - это уж точно. Мутило от многого, но когда умер Брежнев, я огорчился... И Горбачева принял поначалу всей душой.
Мики щелкнула пальцами, привлекая мое внимание, и демонстративно выключила диктофон. Дескать, дальше нашей компании ваши признания не разойдутся. Студенты со свирепой подозрительностью оглядели пришедших после них посетителей. Все напряглись.
Я молчал, как истукан.
– Но ваши книги появляться только при Горби... Горбачев, - ласково подсказала Мики.
– Я бы не хотел отвечать на этот сложный вопрос, - замялся я.
Публика понимающе закивала, переглядываясь. В том смысле, что автор опасается агентов КГБ даже здесь, в Швеции. Может, он и прав...
Были и еще вопросы. Кто из современных русских авторов вам больше всего нравится?
Я назвал. Тишина. Ни знают таких.
– А кого вы знаете?
– спросил я.
Мне назвали московскую обойму из пяти фамилий. Нет смысла ее повторять - даже не умеющий читать, слышал эти имена. Здесь считается, что это наша современная литература.
– А еще кого знаете?
– допрашивал я.
– Братьев Стругацких знаете? Фантастов?
Не знают...
Вот они, парадоксы единого культурного пространства! Духовные лидеры нескольких поколений русской интеллигенции - а будущие филологи-слависты о них даже не слышали.
– Виктор Конецкий?
Общее пожимание плечами.