Записки секретаря военного трибунала.
Шрифт:
Так, в станице Успенской на Кубани начальник волостной полиции Ветров лично расстрелял из пистолета 315 евреев. Перед вырытым рвом были поставлены обреченные на смерть евреи — женщины, мужчины, старики, дети. Их охраняли полицейские. А начальник волостной полиции Ветров передвигался вдоль стоявших у рва евреев и расстреливал их из пистолета почти в упор. Среди стоявших была молодая еврейка с Украины по фамилии Молдавская. Рядом стояли ее отец, мать, братья и сестры. Все они были уничтожены. Лишь Молдавской удалось бежать. Она воспользовалась моментом, когда внимание было сосредоточено на том конце стоявших, где раздались выстрелы, а она была в другом конце. Молдавская стремглав юркнула под покровом темноты в кукурузу, убежала из станицы Успенской и на протяжении семи месяцев немецкой
Ветров при отходе немецких войск бежал с немцами, но был пойман и возвращен на место совершения преступлений. Когда его судили и приговорили к расстрелу, то Молдавская была главным свидетелем. Она была важным свидетелем и при рассмотрении в нашем Военном трибунале дела по обвинению старосты станицы Успенской, ибо дала показания об обнаруженных в доме старосты вещах, которые раньше принадлежали ее уничтоженной семье.
На Кубани в период немецкой оккупации большое число местных жителей служило в полиции и жандармерии. Считалось, что невозможно осудить всех, служивших в полиции. Военным трибуналом было дано указание, кого и как судить из числа бывших полицейских. Если человек служил в полиции, но активности не проявлял, то его вообще не судили. Если служил в полиции и проявлял активность, то ему грозило лишение свободы на срок до 10 лет. Если принимал участие в избиениях или издевательствах над советскими гражданами и военнопленными, то мог быть осужден к каторжным работам. Если принимал участие в уничтожении советских граждан и военнопленных, то мог быть приговорен к расстрелу, а после вступления в силу Указа Президиума Верховного Совета от 19 апреля 1943 года — к смертной казни через повешение.
Та или другая степень участия полицейских и старост в карательных операциях, в том числе в операциях по уничтожению евреев, выявлялась подчас случайно. Помню, приехал наш Военный трибунал из Армавира в одну из кубанских станиц рассматривать ряд дел. Трибунал должен был судить среди других полицейского, которого в этой станице все хорошо знали. До службы в полиции, в советское время, он работал киномехаником, а это лицо в сельской местности всегда известное. Он служил активно в полиции и скорее всего должен был быть осужден к лишению свободы. Как-то вечером я беседовал с хозяйкой дома, в котором поселился в этой станице на время выездной сессии нашего Военного трибунала. Она мне рассказала, что этот полицейский, бывший киномеханик, в день, когда расстреливали евреев, заходил к ней в дом одолжить лопату. Ее рассказ нуждался в проверке. Но при подтверждении это означало, что бывший киномеханик по крайней мере закапывал трупы, а может быть, и участвовал в расстреле. В этом случае ему грозило уже не лишение свободы, а каторжные работы или смертная казнь.
Кроме массовых расстрелов евреев — беженцев с Украины, из всех эвакуированных на Кубань ленинградских детских домов и детских садов отбирали еврейских детей, помещали их в автомашины — душегубки, отравляли газом, а детские трупы сжигали или закапывали. После ухода немцев с Кубани приезжали иногда родители разыскивать своих детей. Были редкие случаи, когда местные жительницы, кубанские казачки, забирали к себе еврейских детей, которым грозила гибель, и скрывали их у себя, рискуя жизнью. Помню случай, когда еврей — офицер Красной армии — после изгнания немцев с Кубани нашел своего ребенка в доме вдовы-казачки, скрывавшей мальчика все дни оккупации. У этого офицера погибла при бомбежке жена, и он женился на женщине, спасшей его ребенка. Но все же случаи, когда местное население спасало еврейских детей, были весьма редкими. Общим правилом было другое — активное участие всего местного населения, старост, полицейских, жандармов в розыске и обнаружении всех скрывавшихся евреев, в акциях по их уничтожению и в дележе изъятого у них имущества. Кубанская земля обильно полита еврейской кровью. В ней нашли последнее пристанище тысячи украинских евреев и многие сотни еврейских детей из Ленинграда. До сих пор не все участники этих кровавых злодеяний понесли заслуженное наказание, а советские власти и во время «гласности» не допускают
Этот очерк я недавно читал в аудитории, где собралось много пожилых людей. Стояла тишина, слушали со вниманием. Я же подумал: «Зачем я рассказываю о том, что было давным-давно? Со времени этих событий прошло почти полвека».
По окончании чтения ко мне подошла красивая блондинка и сказала: «Спасибо за этот очерк. Я одна из тех ленинградских детей. Меня не уничтожили тогда на Кубани, ибо не смогли определить мою национальность. Меня спасло то, что я блондинка».
Цыгане и лошади
Гитлер поставил перед собой задачу уничтожить не только евреев, но и цыган. Однако уничтожение цыган не осуществлялось с такой последовательностью, как уничтожение евреев, и после изгнания гитлеровцев, например, с Кубани, там оставалось довольно много цыган. Цыгане всегда любили кочевать по плодородной Кубани. Если бы кто-либо рассказал мне о том, что я увидел после отхода немецких войск с Кубани, я бы никогда не поверил. Но я увидел собственными глазами, как цыгане, у которых забрали лошадей для Красной армии, сами впрягались вместо лошадей в свои таборные повозки и перевозили их с одного места на другое на большие расстояния. Так велико было их неистребимое стремление к кочевой жизни.
Вскоре нашему Военному трибуналу пришлось столкнуться с цыганами и узнать их поближе. Сотни цыган, кочевавших по Кубани, не имели паспортов, не имели постоянного места жительства и уклонялись от службы в Красной армии. В 1943 году, когда с людскими резервами было плохо, 15 цыган были арестованы и предстали перед Военным трибуналом Армавирского гарнизона по обвинению в уклонении от мобилизации в Красную армию. На суде они в один голос говорили, что хотят служить в армии, что они случайно еще не попали на военную службу, что они прекрасные кузнецы, любят лошадей, будут их подковывать и просят их направить в кавалерию на фронт. Военный трибунал, учитывая первую судимость и высказанное желание идти в армию, осудил их к лишению свободы, но с отсрочкой исполнения приговора и с направлением на фронт.
Для исполнения приговора эти пятнадцать цыган из Военного трибунала Армавирского гарнизона были направлены на Армавирский военно-пересыльный пункт. На пункте находился запасной полк и производилось формирование воинских подразделений для направления на фронт. Здесь формировались маршевые роты и штрафные батальоны. Почти всегда там было много тысяч солдат. Прибывшие на пункт цыгане в первый же вечер по прибытии устроили для всех большой концерт. Они пели и плясали до поздней ночи. Долго не смолкали шутки и смех. Во время концерта они рассказывали, как будут служить в армии на фронте, как будут подковывать лошадей. Ночью все пятнадцать цыган сбежали с военно-пересыльного пункта.
Дело приняло серьезный оборот. Сбежали люди, уже осужденные Военным трибуналом. В условиях военного времени было ясно, что если они будут пойманы и предстанут снова перед Военным трибуналом, то им грозит смертная казнь. Были приняты специальные меры по розыску сбежавших цыган. К этому розыску были привлечены войска НКВД. Двух из бежавших цыган нашли, и Военный трибунал Армавирского гарнизона приговорил их к расстрелу. Их повторные обещания и просьбы были отвергнуты. Были приняты особые меры охраны осужденных к расстрелу. Остальных тринадцать цыган так и не нашли.
Главный редактор русской газеты перед судом военного трибунала
Немецко-фашистские войска оккупировали значительную часть России, в их руках оказались сотни больших и малых городов, станиц и сел. Везде они создавали свои органы управления, полицейские и жандармские формирования, назначали старост и бургомистров. Но немцы стремились оказывать и соответствующее идеологическое воздействие на местное население. Везде и всюду на оккупированной территории начали издаваться новые газеты. Эти газеты возникали по указанию немцев или с их одобрения. В Берлине издавалась газета на русском языке «Русское слово». Местные газеты на всей оккупированной территории перепечатывали из нее материалы.