Записки социалиста-революционера (Книга 1)
Шрифт:
Однако, Натансон проехал прямо в Орел, где была его штаб-квартира, и потому вызвал меня туда. Вторая беседа мало нас подвинула. Ничего нового выяснить он мне не мог. В наиболее острых вопросах он становился уклончив, осторожен и дипломатичен. По природе это был неустанный "собиратель земли". Куда бы ни закинула его судьба, он, немного оглядевшись, тотчас же начинал - как шутили знающие его - "ножками трясти и мережки плести". У него, на мой взгляд, совершенно не было способности поднять какое-нибудь идейное движение. Он старался брать готовое и организовывал несколько поверхностно - "сверху". Его сила была в уменья "сговариваться" и лично влиять на отдельные фигуры. Как прирожденный организатор, он хранил в своей голове "послужные списки" всех революционеров, неутомимо следил за тем, куда их забрасывает превратность судьбы, умел во время их разыскать, поддерживать с ними связь, найти общий язык.
В личных отношениях он проявлял большой психологический такт. Смотря по собеседнику, он инстинктивно умел выдвинуть то ту, то другую стороны одной и той же программы. Его специальностью
В программе "Партии Народного Права" эта черта отразилась всецело. Пока речь шла о подготовительных моментах, о первом приступе к делу - планы Натансона были блестящи. "Организовать общественное мнение", вывести общее недовольство из-под спуда, использовать всю заразительную силу публичного "оказательства" дремлющего недовольства, столкнуть его с правительством, морально изолировать последнее и, наоборот, превратив революционеров в застрельщиков общенационального движения - это значило бы, действительно, создать перелом в ходе общественной жизни. Именно такая полоса впоследствии подготовила события конца 1905 года. Стремясь к чему-то подобному, Натансон проявлял огромный практический революционный смысл и настоящую историческую прозорливость. Но чему быть после столкновения "организованной силы общественного мнения" с упрямой и злобной неустойчивостью правительства на это Натансон никогда бы не смог {190} решительно ответить. Изречение народной мудрости "семь раз примерь, один - отрежь" он принимал в его первой части. Примеривать он был способен без конца, отрезать же у него рука не подымалась.
В организации "Народоправства" Натансон размахнулся широко, во всероссийском масштабе, повсюду протянув ее щупальцы и разветвления. Но под этою широтою разлива не было глубоководья. Все крупное, влиятельное, с революционным прошлым было пересмотрено и сгруппировано. Но элементы революционного будущего, "молодые поросли" не испытывали веяния новых идей, излученных новой организацией. Эта была прямая противоположность тогдашнему марксизму, организационно немощному и кустарническому, но за то формировавшему умы. Вот почему здание, воздвигнутое Натансоном, было грандиозным по внешности зданием, возведенным "на песце". Мобилизация "старой гвардии" прошла, но молодых новобранцев не было. А "старая гвардия" была на учете не только у народоправского "главного штаба", но у еще более сильной организации - царского политического сыска. Достаточно было массовых арестов старых революционеров и того, что вокруг них копошилось, чтобы дело было покончено. От "Партии Народного Права" не осталось далее точного представления о сущности ее программы. Разношерстные элементы, ознакомленные с нею, толковали ее каждый по своему, и эти "разночтения" превратили партию, которая "отцвела, не успевши расцвесть", в какой-то неразборчивый иероглиф.
Здесь кстати будет отметить, что ликвидация "Партии Народного Права" возбудила огромную сенсацию в высших сферах. Из полицейских {191} источников позднее стало известно, что открытие новой партии для жандармов было неожиданностью: гнались, собственно, по следам "группы народовольцев", и первоначально были даже убеждены, что "народоправство" с его умеренностью есть не более, как простая маска. Прошлое целого ряда главных деятелей новой партии, казалось, подтверждало это предположение : жандармам не верилось, чтобы у таких "старых волков" притупились их террористические зубы.
За обысками наблюдал вице-директор Департамента Полиции Зволянский, телеграфировавший 22-го апреля об их результатах своему шефу: "Поздравляю Ваше Превосходительство (с) блестящим делом". Но больше всего торжествовал Зубатов, фактически стоявший в центре розыска и сильно подвинувший вперед свою карьеру. Он вместе со своим шефом, начальником охраны полк. Бердяевым, послал в Париж Рачковскому экстренную телеграмму : "Вчера взята типография, несколько тысяч изданий и 52 члена Партии Народного Права. Немного оставлено на разводку". Подпись: Сергей и Николай. Царю был представлен о полицейской победе особый доклад, на котором Николай соблаговолил собственноручно "начертать": "Ловко и умно ведено дело". А полицейским гончим и ищейкам было приказано раздать денежных наград на сумму 8.350 рублей...
Но я забегаю вперед. После посещения Орла, я ознакомил товарищей по народовольческому кружку с планами создания новой всероссийской революционной организации. Все мы сошлись на том, что оказывать ей всяческое содействие следует, но с более близким примыканием надо погодить, выждав появления печатной программы и ряда {192} обосновывающих ее брошюр. Натансон предложил мне в Москве теснее связаться с переехавшим в город из Рузского уезда П. Ф. Николаевым. Я отправился к нему, и он пытался завершить наше "обращение". Но все его уговаривания попадали мимо. Интереснее оказались для меня беседы с ним о более общих
П. Ф. предоставил в мое распоряжение корректурный оттиск первого и рукопись второго. Я усердно принялся за штудирование этого произведения. Вообще, П. Ф. был обаятелен в личных отношениях. Он был гораздо шире Натансона по кругу умственных интересов, но ум его, живой и отзывчивый, был какой-то разбросанный. Впоследствии мне не раз приходилось встречаться с умами такого типа: податливыми, бесхарактерными умами. Такая умственная бесхарактерность может быть сопряжена с остротою, проницательностью, меткостью, блеском остроумия: не хватает лишь какой-то глубокой самостоятельной мозговой извилины, единственно обеспечивающей свой курс среди круговорота внешних умственных течений. В то время Николаев был особенно увлечен Лестером Уордом. Мне кажется, что именно отсутствие внутреннего единства - так сказать станового хребта в мыслях Николаева - им самим чувствовалось. Борясь с растеканием собственных мыслей, он естественно хватался за все попытки построения единых энциклопедических {193} систем знания. Он первый дал мне и горячо рекомендовал "Соurs de la philosophie positivе" Огюста Конта, с которым до тех пор я был знаком из вторых рук. "Динамическая социология" Уорда имела нечто общее с контовским трудом в смысле энциклопедизма. Для меня необыкновенно любопытно было сравнивать такое заботливое налаживание систематического единства, сколачивание целостной энциклопедической системы, с которым потом я встретился у Лаврова, - и видимую полярную противоположность этому в лице Н. К. Михайловского. У того полная внешняя разбросанность, беспорядочность изложения, вечные отклонения - и в то же время необыкновенная настойчивость мысли, "центростремительность" всех отдельных идей и соображений. У Михайловского "все пути вели в Рим", и то, что на первый взгляд казалось запутанным лабиринтом умственных дорожек, оказывалось лабиринтом совсем особого рода: с какой бы стороны вы в него ни вошли, а "пути и перепутья" лабиринта непременно увлекали вас к центру. Мысли же П. Ф. Николаева обладали свойством центробежности, и он искал для них внешней дисциплины. Я был предрасположен ожидать от Уорда какого-то высшего синтеза сравнительно с тем, какой предлагала "русская социологическая школа" - и был разочарован. Ничего большего, чем отдельные совпадения мыслей и подтверждения того, что мы считали истиной, - у Уорда не оказалось.
С "центробежностью" мыслей П. Ф. Николаева мы уже встречались в "Письмах старого друга", в противоречии "босяцкого" элемента программы с поссибилистским или "аллиансистским". Этот термин - "аллиансизм" - был кем-то пущен и пошел было в {194} ход для обозначения тяги к "союзу с либералами".
Впоследствии он был забыт и в новейшее время явился на смену ему новый термин - "коалиционизм", или более вульгарный синоним - "соглашательство". Когда мы ближе познакомились с Николаевым, о "босяцком" элементе больше речи не было: он уже пожертвовал им для "поссибилизма". Это обесцвечивало его рассуждения на революционные темы. Он повторял Натансона. Но ведь Натансон был, как я уже говорил, прирожденным "собирателем земли". При наличии определенного внутренне оригинального революционного направления, дающего новый идейный синтез, Натансон был бы незаменимой фигурой. Но предоставленный собственным силам и вынужденный "доставить" такой синтез, Натансон оказался бессилен. Все его потуги могли дать только суррогат настоящего синтеза. Как прирожденный "собиратель", он в основу программы положил механическую сводку воедино разношерстных элементов движения. Явился "аллиансизм", как особая программа. В сущности говоря, лишь в более зрелых внешних формах Натансон повторял "объединительство" наивного юноши Малиновского. Вместо "синтетизма" выступил на сцену "синкретизм", искание "общего знаменателя" для всех борящихся с самодержавием элементов. Неизбежным результатом была скудость содержания программы. Широта охвата оказалась врагом глубины.
Натансон не мог быть "первым человеком" своего направления, дающим ему все его. Он был по природе "вторым человеком", который по идейному заказу первого, под данным и освященным им знаменам, проводит мобилизацию сил. П. Ф. Николаев также не имел данных для роли "первого человека". Он мог быть {195} только интересным популяризатором его идей. "Голо вы" у "Партии Народного Права" не было. Его место занимал начальник главного штаба или даже всего лишь генерал-квартирмейстер. Наш кружок был одним из многих, готовых отдать себя в полное распоряжение какого-нибудь идейно-политического вождя. Отправляясь на паломничество к Михайловскому, являясь к Натансону в Орел, мы ощупью искали этого вождя. Но в Михайловском мы нашли прежде всего и более всего литератора, необыкновенно - даже черезчур для нас - проницательного зрителя политической борьбы. Плоды его "ума холодных наблюдений и сердца горестных замет" не превращались в "повелительное наклонение". А в Натансоне мы нашли великолепного, деловитого и умелого "антрепренера" революции. Направляя нас к Николаеву, Натансон лишь отсылал нас "от Понтия к Пилату" и невольно подчеркивал зияющий пробел в новой партии. В одном вульгарном анекдо-те мастеровой об'ясняет, как делаются пушки: "прежде всего, берут большую дыру и обливают ее чугуном". Натансон тоже старательно "обливал чугуном" большую зияющую "дыру"...