Записки Видока, начальника Парижской тайной полиции. Том 2-3
Шрифт:
— Да, Нея, но они его все-таки не осудили.
— Можно думать, что нет; они все плакали, как дети.
— Не странно ли? Солдаты заряжают ружья!
— Разве вы не видите, что это для отдания почестей?
Послышался глухой барабанный бой, мрачный гул которого возвестил начало шествия.
— Ну, бедные, по местам! — скомандовал церемонимейстер.
Начался марш; толпа провожатых проходит с кортежем, Адель со стесненным сердцем пробирается вон сквозь толпу нищих, удовольствие которых при виде спроваженной соперницы выражается сатанинским смехом. Забывая, что им предписано быть печальными и задумчивыми, эти привилегированные посетители похоронных торжеств шумят, толкаются, помахивая факелами и стараясь поскорее погасить, чтобы у них
Адель, поддразниваемая ими, ускоряет шаги, не смея оглядываться назад.
— Что, утерли нос-то! — рычит одна из фурий, приветствовавших ее еще при приходе.
— И хорошо! — подтверждает другая, — Она не хотела мне верить!
Адель принуждена удалиться; но и при полнейшем несчастьи все еще остается слабый луч, который не перестает блестеть, подобно спасительному маяку. Она все еще продается иллюзии, надеясь разыскать актера, который уже раз протянул ей руку помощи, С этой надеждой входит она в преддверие церкви; нашелся даже человек, который мог указать ей жилище благодетеля.
Она пришла в ту минуту, когда тело несчастного, принесенного в церковь, было отвергнуто как отлученного от церкви.
Смутным, мертвенным взглядом провожала Адель удалявшиеся траурные дроги. Слез у нее не было; но ей представилась как бы пустыня. Все стушевалось, все исчезло; круг расширился; сами здания, как бы движимые в своем основании, точно уперлись в беспредельный горизонт. Ей тяжело; безмолвие пустоты давит ее, как свинцовый гнет мучительного кошмара. Земля вертится и точно уносит ее с собой. Или это видение смерти? Барабанный бой раздается в воздухе: то похоронный звон, звон ужасный, Головокружение проходит; удалявшееся приближается, двери поворачиваются на петлях, обе половинки растворяются. В длинной перспективе необычайного похоронного шествия выставляется суетность нечестивца; храм обращается в склеп, на всем простирается смертный покров: галереи, своды, освящение, поклонение Божественному Учителю; алтари, святые — все скрыто под завесой гордости. На темном фоне, усеянном гербами, щитами, девизами, серебряными блестками, выдаются, как в темную ночь, мерцающие огоньки бесчисленных светил… Колесница останавливается, появляется крест и позади все приходское духовенство, священники, дьяконы и поддьяконы, с викариями во главе. Тело положено на носилки; певчие, дети и взрослые, начинают плач Dies irae… Три друга покойника наперебой стараются держать кисти гробового покрова, является четвертый, ему кланяются с уважением и уступают место. И эта личность, пред которой столь почтительно преклоняются, опять все та же длинная фигура! Адель ее узнала.
«Это слишком! — подумала она. — Везде я его встречаю, и везде ему оказывают почет. Это заблуждение, ложь, несправедливость! Я его ненавижу! Проклинаю!»
Глава пятьдесят девятая
Что делать? — Отчаяние. — Служанка. — Неожиданность. — Всякий сам для себя. — Нет более Бога! — Страшная решимость. — Дверь заперта. — Предсмертные предосторожности. — Чугунная цепь. — Единодушие. — Страшные страдания. — Неудача в самоубийстве. — Между смертью и преступлением. — Честная жизнь
Этой ненависти ко всему роду человеческому Адель не может более сдерживать; еще немного, и она перейдет в бешенство. Раздраженная, почти взбешенная, она проходит улицы, площади, перекрестки. Идя без цели и не успев еще очнуться, она очутилась у своей квартиры. Она уже у дверей и хочет войти, но, пораженная внезапной мыслью, возвращается назад, входит в лавку, тотчас же выходит оттуда и снова направляется к дому. Сузанна, караулившая ее возвращение, заметила, что она в необычайном настроении духа; идя навстречу, она расспрашивает ее с беспокойством, Адель отталкивает подругу, не отвечая идет по комнате, ни на кого не смотрит, подходит к окну и хватается за задвижку с
Сузанна. Да скажи же что-нибудь, Адель; ты нас пугаешь.
Фридрих. Что с ней могло случиться? Она смотрит таким зверем.
Оверньятка (отворяя с шумом дверь). Здесь что ли спрашивали углей?
Адель (сердито). Да, поставьте там. Вам заплатили?
Оверньятка. Я и не спрашиваю. Я и огонь тоже принесла, как вы приказали.
Адель. Хорошо… Вы можете идти!
Оверньятка. Тут две мерки, хорошо отмерено, слышите ли? Когда вам понадобится еще что…
Адель. Или вам еще повторять надо? Сказано, хорошо!
Оверньятка удаляется ворча.
Сузанна. Зачем эти угли? Тебе надо варить что-нибудь?
Адель. Нет.
Сузанна. Ну, так ты с ума сошла.
Адель. Слушай, Сузанна… Выслушайте, друзья мои. Я совершенно в здравом уме; по решение мое неизменно… Я не хочу больше страдать… Это не жизнь, как мы живем… У меня оставалось сорок су. Я их спрятала… нарочно на этот случай… Теперь время пришло… Вот на что я их употребила.
Сузанна. На уголья… Вместо того чтобы купить хлеба!
Адель. Хлеба!.. Как это было бы надолго! Нет, друзья, мне опостылела жизнь… Если вы согласны со мной, то я знаю, что мы сделаем.
Фридрих. А что мы сделаем?
Адель. Мы разожжем здесь жаровню.
Сузанна. А потом?
Адель. Когда она будет достаточно раскалена, мы затворим двери, заткнем все щели и поставим ее посреди комнаты.
Генриетта (плача). Как! Ты хочешь, чтобы мы погибли?
Сузанна. Мы все умрем!
Фридрих. Что ж, вы будете хныкать?.. Адель права; это одно нам остается; верите ли, Адель, я сто раз намеревался предложить вам это, но все видел вас такой неустрашимой во всем и сказал себе: мужчина не должен первый давать подобный совет. Но от участия я не отказываюсь.
Генриетта. И ты также!
Фридрих. Когда нет более надежды… Я являлся к подрядчику над чисткой улиц, хотел быть метельщиком, чистильщиком сточных труб; хотел чистить отхожие ямы. Нет для меня места! Предлагал даже живодерам работать за полцены. Нет места! В Клиши, на белильной фабрике, где люди мрут, как мухи, и то нет места! У меня спрашивали аттестат. На зеркальном заводе, где отравляют ртутные пары, и там нет места! Надо протекцию. В гавани, для разборки судов в канале, для возки тачек с землекопами, я тоже не имел успеха. Нельзя не содрогаться при мысли, что каждый день так отказывают. В больнице, в Валь-де-Грас, где требовалось сменять больничных служителей, меня не приняли, потому что я не был рекомендован доктором. Мне говорили, что версальский палач нуждался в помощнике…
Генриетта (с ужасом). И ты хотел предложить себя!
Фридрих. Успокойся, и не подумал… Это только сказано в доказательство, как трудно нынче найти что-нибудь. Более трехсот лиц добивались этого места… И меня, освобожденного преступника, конечно, ни за что не приняли бы… Без меня было бы кого выбрать… Кабы я попытался, то только бы к своему стыду… И вот, когда дошел до этого!..
Генриетта. Ну, у меня отлегло от сердца.